Между двумя романами

(Жена. Думаю, что надо кое-что добавить к рассказу о Тарховых. Дело в том, что Володя тогда был весь погружен в стихию Добра и Зла. Добро нормальное природное свойство человека, его и не заметишь, если не противостоит ему Зло. Так или почти так он рассуждал. И искал объективные критерии добра. Помню, сидим за завтраком, и начинаются разговоры об этих критериях. Ответишь ему, скажешь свою мысль, и – молчи: у него уже пошла реакция, не дай бог сбить его с родившейся идеи! И вот Тарховы, особенно Елизавета Львовна, оказались просто кладом в этом отношении. Очень верующая, в то же время глубоко образованная и способная терпеливо выслушивать оппонента. Это было удивительно: разница в возрасте больше 30 лет, а Володя как разойдется – спуску не дает! Ему важно разжечь собеседника, выплавить, так сказать, идею. А конкретно происходило так. Звонок. Елизавета Львовна: «Самовар уже кипит. Ждем». Мы тут же отправляемся: благо их дом на соседней улице, неподалеку.

Большой овальный стол. На переднем крае в вольтеровском кресле с подголовником сидит (восседает) хозяин, Александр Федорович. Перед ним выскобленная доска (Е.Л. любила русский быт) с караваем, а рядом – на другой доске – большой кус сыра. Александр Федорович приготовился: его задача – хлеб и сыр. Напротив в обычном деревянном кресле (А. Ф. страдал болезнью позвоночника, оттого и вольтеровское) – хозяйка. У самовара, который и вправду кипит. На столе иногда – конфеты, барбарисовое варенье из собственных (с дачи) ягод. Бывает и колбаса. Все так обставлено, так сервировано, что прямо зовет и к чаю, и к беседе. И всех объединяет большой, висящий над столом оранжевый абажур. Настоящее московское интеллигентское застолье.)

4. Надежда Александровна Павлович. Сижу за письменным столом у раскрытого настежь окна, дышу сосновым воздухом – отхожу после очередного инфаркта. И где это я так удобно устроился? В моем приволжском замке. Да-да, пусть скажут, что я не прав, называя это здание замком. Для нас это замок. Пусть даже стены не оштукатурены – кирпичные, не все достроено. Замок – таков он и есть. Но ведь вот какая штука: его мне дала фортуна, этот замок. Сплошные чудеса… Когда-то у меня не было ни кола ни двора. Было четверо детей, была прекрасная, верная, любящая жена, которая есть и сейчас, конечно, готовая на все, Наталья Федоровна моя, – и были неприятности. И представьте себе, что мы летом должны были всю эту мелкоту отправить на дачу, на зелень, чтобы они нормально, как все советские дети, развивались близ воды, близ леса, на свежем воздухе. И всегда это была проблема. Надо куда-то их везти, где-то снимать. Дачу снимать дорого. Трудно было. И опять появился на горизонте меценат. Почему я и говорю можно в Бога уверовать… Когда нужда достигла своей крайней точки, раздался телефонный звонок. «Владимир Дмитриевич, с вами разговаривает Надежда Александровна Павлович, поэтесса. Вы не знаете меня? Ну, приходите, познакомимся. Я буду очень рада. Вы, наверное, не потеряете время зря. Мы с вами поговорим. Приходите. Я читала вашу книгу, она мне нравится». И мы с Наталкой пошли. Это была такая интеллигентная, вся на вид такая мягкая, такая бабушка – очень основательно в летах. Она недавно умерла, девяноста, по-моему, с чем-то лет… Это была бабушка непростая. Она писала стихи, похожие на стихи Ахматовой, и, кроме того, она давала нам понять, и писала об этом, что была близко знакома с Блоком. И в ее комнатке, где она жила, на письменном столе, за которым писала свои воспоминания и стихи, всегда стоял его портрет. И на стенах портреты. На полках – книги с его дарственными надписями. А еще Надежда Александровна была очень серьезным религиозным философом – писала под псевдонимом. Вот эта арбатская жительница, Надежда Александровна Павлович, она однажды вдруг сказала мне: «Я тебя усыновляю. Тигрик, – говорит (так она меня называла за напористость в религиозно-философских спорах, которые у нас с ней бывали), – буду тебе за мать, а твоим детям – бабушкой».

Назвалась матерью и тут же начала проявлять материнскую заботу о моей семье, о моих нуждах. И вот к ее материнским заботам относился вопрос: «А куда вы поедете летом?» Она помогла нам снять дачу где-то, не помню уже где. А потом, на следующий год, я поехал на рыбалку в Ново-Мелково с «дядиком Бориком». Мы ловили щук, окуней спиннингами и, как украинцы говорят, «мешкали» в Доме рыбака. И вот в этом Доме рыбака вдруг хозяин его, заведующий, сказал: «А вы знаете, на улице Московской продается хороший дом. Полдома, – говорит, – продается. Поповский большущий дом. В хорошем состоянии. По дешевке».