Между двумя романами

Однажды меня позвал к себе поговорить один из секретарей МК партии, Орлов. Он очень хорошо со мной поговорил, но, правда, этот разговор не возымел никаких ощутимых последствий. А уж со стороны, так сказать, рядовой публики не было отбою от знаков внимания и для души, и материальных. Раздается, например, в День Советской Армии – уж каким-то образом было известно, что я воевал, – раздается звонок, и чьи-то поспешные шаги на лестнице… Открываю дверь – никого нет, только чьи-то удаляющиеся шаги внизу. И смотрю: прямо у моих ног – бутылка французского коньяка и букет цветов. Вот. Ну, в другой раз – извещение о посылке. Бегу на почту и получаю… и уже иду с таким, знаете, со страшным наслаждением, предвкушая вскрытие этого ящика, а из него пахнет копченой рыбой, еще чем-то. Вот прихожу, дети собираются, я поддеваю крышку отверткой, откидываю – а там лежат золотистые такие, в руку величиной, штуки 4 или 5 омулей. Омули лежат, а под ними в полиэтиленовом мешке, на длину этих омулей, такая, довольно большого сечения… такой мешок, похожий на большую толстую колбасу. За этим полиэтиленом видны очень дорогие конфеты ленинградские «Театральные», с роялем – это очень хорошие конфеты были… И мне на этот раз удалось разведать, кто послал. Вы знаете, небогатый человек. Переводчица с нескольких языков. Такая светлоликая, очень пожилая, с ореолом седых волос – по фамилии Момбелли, из Ленинграда. Я произвел точное следствие и к ней ездил, благодарил ее. Вот. Она мне, когда я приезжал в Ленинград, каждый раз предоставляла комнату, в которой жила, отдавала на любой срок. А сама куда-то уезжала. Это были такие… очень трогательные моменты. У нее был сын, Саша Момбелли, который заезжал ко мне в гости в Москве. Артист эстрады, чтец. Очень небогатый. Он-то и прислал матери байкальских омулей. Был там на гастролях. А она – мне. И еще много разных случаев было…

Ко мне приходили люди – кто только не заходил… Приходишь, бывало, открываешь дверь – сидят, разулись, достали свои припасы и едят. Их приглашают к столу. Нет-нет, ничего, мы не будем мешать… вот здесь… и сидят в коридоре. И почему-то все, разувшись, – устали, видно. И все они приходят бог знает откуда и рассказывают о своих трудностях, просят совета, кто-то им говорил… И один раз был такой молодой человек, из Сибири приехал – и даже фамилии его не знаю – и уехал. Поговорили мы с ним. Изобретатель, очень много было изобретателей… И уехал. А потом уже, после его отъезда чуть ли не через сутки, я почему-то полез под картон, которым был накрыт мой стол, и вот туда он засунул 300 рублей, и я таким образом получил от него вот такой дар. В другой раз вдруг пришло заказное письмо неизвестно откуда. Раскрываю конверт – в нем сберкнижка. На сберкнижке – на мое имя неизвестно кем внесенный вклад – 500 рублей. И причем всегда это попадало очень кстати, в такой страшный критический момент – как тут в бога не уверовать! Подоспевало всегда, когда я от бесплодных мыслей, что бы такое сделать, начинал приходить в отчаяние. И вдруг – бац! Вот такая штука.

Но не хлебом единым жив человек! И для души мне много было отпущено в те времена. И письма, и встречи… Появился замечательный друг у меня Мария Вениаминовна Юдина. Да, та самая Юдина – знаменитая пианистка. Позвонила однажды, сказала – читательница. И стал я завсегдатаем на ее концертах в Консерватории, у Гнесиных. Очень много играла она Баха, а у меня как раз подошел «баховский» период. Был шопеновский: когда сочинял «Не хлебом единым». А теперь мне помогал Иоганн Себастьян Бах. А вот к Хиндемиту так Мария Вениаминовна и не смогла меня преклонить, но грозилась. Наверное ее хлопотами попали мы с женой на 1-й конкурс имени Чайковского. Ван Клиберн! Но больше всего – Серхио де Варелла Сид, португальский пианист. Божественный музыкант. Как он исполнял Цезаря Франка! Молился…

Мария Вениаминовна была всей душой предана музыке. И Богу. Ей не было никакого дела, в чем она одета, выходила на сцену в черном балахоне и в кедах – тепло или холодно у нее в квартире – жила на окраине Москвы в мансарде.

(Жена. Володя с ней по телефону переговаривался музыкальными фразами. Например, она, видимо, спрашивает, чем он занят. И вот вместо того, чтобы сказать «пишу, мол», он изображает то место из «Бориса Годунова», интродукцию к арии Пимена «Еще одно, последнее сказанье…» М.В. была очень довольна.)

Как-то раз Мария Вениаминовна решила познакомить нас с семьей Тарховых. Елизавета Львовна Тархова, в прошлом – хирург в Боткинской больнице, большого ума, интереснейший собеседник. Александр Федорович Тархов – тоже интеллигентнейший человек, такой мягкий, уступчивый. Мария Вениаминовна прямо приказала: «Возьмите с собой своего Ваню. У них внуки Ваниного возраста, занимаются немецким, вот и Ваня с ними…» Так мы с женой и зачастили к самовару у Тарховых. И вот что из этого вышло.

3. Маруси́на.