Но в богатом торговом Нижнем Новгороде осенью 1611 года вдруг перешли от слов к делу. Незадолго перед тем одним из городских старост выбрали уважаемого человека Кузьму Минина, а тот оказался не только красноречивым оратором, но и прекрасным организатором, то есть человеком и слова, и действия.
Поскольку Кузьма был плебеем, о нем мало что известно. Мы даже не знаем его возраста. Не было у него и фамилии, которая простолюдинам не полагалась. «Минин» – это отчество, по отцу, которого предположительно звали Мина Анкудинов (то есть сын Анкудина).
Жил он «убогою куплею», то есть низменной торговлей. Был «говядарем» – то ли скототорговцем, то ли просто мясником. Судя по избранию на должность старосты и весу, которым обладали его слова, это был человек, хорошо известный нижегородцам и пользовавшийся у них доверием. Вот и всё, что можно вычислить об одном из самых выдающихся деятелей отечественной истории.
Минин стал говорить, что пора от слов перейти к делу, «учинить промысел» против поляков, и, будучи человеком практическим, начал со сбора денег на новое ополчение. Он сам подал пример самоотверженности, пожертвовав в общий фонд треть своего состояния – 100 рублей. Его примеру последовали некоторые другие торговцы, а когда почин был подхвачен и Кузьма стал фактическим главой городской общины, он перешел и к более крутым мерам. На одном энтузиазме средств, потребных для снаряжения рати, не соберешь, и Минин обложил горожан принудительным налогом: взял с каждого пятину, то есть 20 % имущества. К этому времени Кузьма стал так популярен, что перечить ему никто уже не смел. Сбор средств распространился с города на весь уезд, и вскоре набралась значительная сумма, с которой уже можно было приступать к военным приготовлениям.
Нижегородский почин выглядит настоящим чудом. Неудивительно, что нашелся один волевой человек, но поразительно, что ему удалось воспламенить своей вроде бы фантастической идеей целый город и что движение стартовало снизу, из народа. Очевидно, в простых людях накопилось столько усталости от хаоса и всеобщего развала, что даже торговцы, сословие совсем не альтруистическое, оказались способны на значительные жертвы.
Минин и нижегородцы.
Без денег приступать к великому «промыслу» было нельзя, но одних денег тоже было недостаточно. Требовались привычные к оружию люди, а еще войско нуждалось в полководце. Им не мог стать «говядарь» – к нему под начало не пошли бы дворяне, люди военного сословия. Нужен был человек знатный, с именем.
Стали искать поблизости и скоро вспомнили, что в своем родовом имении, селе Мугрееве, оправляется от ран князь Дмитрий Пожарский, прославившийся в недавних московских боях. Он был фигурой не очень солидной, всего лишь стольником бывшего царя, но никого более значительного вокруг Нижнего Новгорода не нашлось. Пожарский, правда, в свое время, будучи зарайским воеводой, присягал царю Владиславу, но кто тогда был без греха? По крайней мере, князь никогда не служил Тушинскому Вору.
Дмитрий Михайлович согласился с условием, что будет ведать только воинскими делами, а снабжение и обеспечение возьмет на себя Минин. Вдвоем они справлялись с многотрудными заботами не так блестяще, как это потом изображали отечественные историки. Военный вождь был медлителен, ему часто не хватало инициативности; гражданский вождь так и не сумел создать работоспособную администрацию. Кажется, современники оценивали заслуги Минина и Пожарского довольно скромно – этим, видимо, и объясняется то, что после победы оба не заняли видных постов в новом государстве. На героический пьедестал князя и старосту вознесли только в девятнадцатом веке, когда союз аристократа и простолюдина стал хорошо вписываться в официальную доктрину «самодержавие-православие-народность», хотя монархизм князя Пожарского, как мы увидим, был не вполне патриотичен.