Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век

Пожарский и Минин окончательно решили идти к столице, когда ненавистный Зарецкий, забрав «вориху» и «воренка», ушел со своими приверженцами из подмосковного лагеря. Поладить с князем Трубецким, который остался единственным командиром поредевшего «первоополченского» войска, было легче.

Вот так, без серьезной подготовки, почти спонтанно, начался исторический поход, приведший к освобождению Москвы.

Сколько людей было у Пожарского, мы не знаем. Должно быть, как во всякой нерегулярной армии, состав постоянно менялся: одни прибывали, другие разбредались. Вряд ли войско получилось сильным – в разоренной, голодной стране снабжать большую рать было нечем. Надо сказать, что на исходе Смуты сражения и походы вообще заметно оскудели численностью. На десятки тысяч, как в 1604–1610 годах, счет уже не шел. Истощились все – и русские, и поляки, и шведы.

Пожарский и Минин. М. Скотти

Но заметно сократился и оккупационный корпус, засевший в Москве.

Когда Сигизмунд после падения Смоленска не пошел на восток, а вернулся на запад, гарнизон полковника Гонсевского попал в очень трудное положение. Он едва контролировал враждебную столицу, бóльшую часть которой пришлось спалить. Под городом стояли таборы казаков, уже не пытавшихся устроить штурм, но мешавших подвозить продовольствие. Тяготы возрастали, подмога не приходила, не поступало и жалованье.

Осенью минувшего года недовольные отправили королю предупреждение: если помощи и денег не будет, 6 января они уйдут. Сигизмунд ничего сделать не смог, и значительная часть войска действительно покинула Москву. Еще один крупный отряд вернулся в Польшу с началом лета.

Комендант Гонсевский хорошо понимал, что перспективы у гарнизона мрачные. Когда в город прибыл передовой отряд Ходкевича под командованием полковника Миколая Струся, Гонсевский охотно уступил ему свой пост и тоже уехал. С ним отбыло еще какое-то количество поляков.

Вся надежда нового коменданта была на Ходкевича, медленно приближавшегося с обозами к столице.

Второе ополчение, собиравшееся в поход почти целый год, на сей раз все же проявило некоторую расторопность и опередило гетмана. Первые земские отряды начали прибывать к Москве с 3 августа, а к 20 августа подтянулись и основные силы. Ходкевич появился день спустя.

Несмотря на значительное численное преимущество русских сил, у поляков были неплохие шансы на победу. Даже разделение на две половины – московскую и гетманскую – имело свои выгоды, поскольку позволяло атаковать противника и с фронта, и с тыла.

Разделена надвое была и освободительная армия, но между ее частями отсутствовало согласие. «Земцы» настолько не доверяли «казакам», что встали от них особым лагерем, на значительном расстоянии. Стан Трубецкого находился у Крымского брода, близ южной окраины Москвы, Пожарский же занял позиции к западу, возле Новодевичьего монастыря.

Этим и воспользовался Ходкевич.

22 августа он ударил по рати Пожарского, а Струсь предпринял вылазку из-за городских стен.

Земцы несли тяжелые потери и еле держались, а Трубецкой бездействовал всего в трех километрах от места сражения. Предводителю «казаков» было на руку, что Второе ополчение несет потери. Бой несомненно закончился бы разгромом русских, если бы большой конный отряд из второго лагеря в конце концов все же не пришел бы на выручку Пожарскому – кажется, это произошло самопроизвольно, без приказа. У простых воинов ума и патриотизма оказалось больше, чем у командиров.

Этот фланговый удар решил дело. Ходкевичу пришлось отступить назад, к Смоленской дороге. Разбить русское войско в сражении не удалось.

Гетман Ходкевич. Портрет XVII в.

Но можно было попытаться спасти гарнизон.

Ночью Ходкевич попробовал провести в город обоз с припасами – четыре сотни возов. Поляки предприняли обходной маневр через Замоскворечье и достигли Ордынки, откуда до Кремля оставалось не более километра, но здесь уже проявили упорство казаки Трубецкого. Они перегородили врагу путь и сумели продержаться до прибытия подкреплений.

25 августа 1612 года, не сумев выполнить ни большой задачи (разбить русских), ни малой (доставить продовольствие гарнизону), гетман Ходкевич увел поредевшее войско на запад.

Теперь московские поляки были обречены – помощи ждать было неоткуда.

Но сдаваться они не собирались. Стены были крепки, пушек много, и оставалась надежда, что русские опять, как это не раз случалось, передерутся между собой.

Отношения между «земцами» и «казаками» действительно никак не налаживались. После тяжелых потерь, понесенных ярославской ратью, силы двух лагерей почти уравнялись. Опыт недавних боев только увеличил количество взаимных претензий. Участники Второго ополчения, среди которых преобладали «чинные люди», считали Первое ополчение разбойниками и голытьбой; для беглых холопов и крестьян, составлявших основную массу казачества, дворяне Пожарского тоже были врагами.

К социальной конфронтации прибавлялась личная.