Вожди Второго ополчения не были великими стратегами, не выдвигали никакой программы кроме защиты веры, изгнания поляков и выборов нового царя – «кого Бог даст». И все же они создали центр, к которому стали стекаться силы сопротивления. Главным двигателем национального возрождения были посадские люди и дворянство, которых не устраивала ни «басурманская» власть поляков, ни бандитская власть так называемых казаков; главным побуждением к борьбе было всеобщее желание избавиться от хаоса и восстановить порядок. Можно сказать, это было восстание тогдашнего «среднего класса».
С приходом Пожарского в стане патриотов появились первые по-настоящему боеспособные отряды: оставшиеся без службы стрельцы и лишившиеся земель дворяне. В ответ на разосланные по городам и уездам послания начали прибывать добровольцы.
Сила собиралась небыстро. Возник некий аморфный Совет из представителей разных областей, но до настоящего правительства пока было далеко.
Как всегда в гражданской войне, труднее всего оказалось добиться единства в собственном лагере. И первым врагом нижегородской народной рати оказались не поляки, а русские – та часть Первого ополчения, которой управлял атаман Заруцкий. Этот честолюбец сразу усмотрел в новом движении угрозу для своего «царя», младенца Ивана, и решил уничтожить ее в зародыше.
Отряды Заруцкого пошли на Ярославль, чтобы отрезать нижегородцев от северных областей, мало затронутых Смутой и потому обильных ресурсами.
В марте 1612 года (то есть с мининского почина прошло уже целых полгода) «земцы», как назывались части Пожарского, напали на «казаков» Заруцкого и заставили их отступить. Война началась, но пока в ней лилась только русская кровь.
Поняв стратегическую важность Ярославля, Второе ополчение перенесло туда свою штаб-квартиру, после чего в течение еще нескольких месяцев события никак не развивались.
Ярославская власть снова собирала деньги – теперь уже без возвышенных призывов, а принудительно, в качестве военного налога. Минин обложил специальным побором монастыри, занял у богатых промышленников Строгановых четыре тысячи рублей, но роль главного мобилизатора исполнял временный Поместный приказ, раздававший земли всем дворянам, готовым вступить в армию. С той же целью – привлечь в свои ряды как можно больше дворян – номинальное командование было передано «настоящему вельможе», князю Дмитрию Черкасскому, хотя фактическим предводителем войска оставался Пожарский.
Кончилась весенняя распутица, высохли дороги, можно было наступать на Москву, но ополчение не трогалось с места. То от скученности разразилась эпидемия, то начали разъезжаться по домам подрастратившие энтузиазм дворяне.
Движению катастрофически не хватало государя – люди того времени умели сплачиваться только вокруг монарха. И ярославское временное правительство (можно назвать его и так) было озабочено этой проблемой, кажется, больше, чем походом против поляков.
Действия вождей Второго ополчения не очень укладываются в традиционную легенду о сугубой патриотичности этого движения. После долгих споров руководители земства пришли к выводу, что пригласить на престол следует какого-нибудь иностранца, но только не поляка. Князь Пожарский затеял переговоры с австрийцами о приглашении на царство одного из братьев императора Рудольфа – Максимилиана или Леопольда. (Согласие последнего в конце концов было получено, но слишком поздно – к тому времени на Руси выборы царя уже состоялись.) Однако реалистичней выглядела другая кандидатура, с которой все согласились – шведского принца Карла-Филиппа. Расчет был тот же, как в свое время у Василия Шуйского, – что шведское оружие поможет русским справиться с Польшей. Снарядили посольство к королю Густаву-Адольфу.
Из этих дипломатических усилий, о которых впоследствии официозная история предпочитала не вспоминать, ясно, что мотив возрождения именно русской монархии для участников Второго ополчения был не столь уж существенным. Более того, выдвижение любого отечественного кандидата казалось опасным, поскольку неминуемо привело бы к столкновению противоборствующих партий. В такой ситуации царь-иностранец представлялся фигурой компромиссной, а важнее всего было избежать раскола. Объединяло разномастные силы ополчения только одно: ненависть к польским захватчикам. Ради победы над ними можно было посадить на трон хоть шведа, хоть австрийца.
Освободительный поход
Рать двинулась в путь только на исходе лета 1612 года, и не по заранее намеченному плану, а в силу необходимости. Пришла весть, что король Сигизмунд наконец сумел собрать подкрепления для помощи кремлевскому гарнизону, все еще блокированному остатками Первого ополчения. Подкрепления были невелики, но и в лагере осаждающих оставались только три-четыре тысячи казаков. При этом вожди Первого ополчения постоянно ссорились, а их недисциплинированное воинство погрязло в пьянстве и грабеже, польский же контингент под командованием гетмана Ходкевича обладал отличной боеспособностью.