В академии нам рассказывали, что в случае убийства при исполнении, будь то самооборона или защита кого либо, совершивший это отстранялся от службы на некоторое время, и к нему приставлялся психотерапевт. Для того чтобы человек смог смириться с произошедшим, и никак себе не навредил в случае чрезмерного чувства вины. Я все это время думала, что меня это не коснётся.
Пропитав спальный мешок на груди Коннора своими слезами, я немного успокоилась. Довольно быстро ко мне пришло осознание того, что каким бы ужасным не был мой поступок, иначе было нельзя. Я защищала нас, и ситуация была довольно однозначной. Либо я – либо меня. Вытерев лицо, я поднялась на ноги и вышла из палатки. Пусть они и хотели нас убить, но они были людьми, и моими коллегами.
В течении часа я оттянула их тела в сторону ручья, и стала обкладывать их камнями, которых вдоль водного потока было предостаточно. Полностью закрыв их камнями сделав своеобразные погребения, я вернулась к палатке. Возле неё валялся небольшой исхудавший рюкзак который был при них. Я заглянула в него, внутри лежал электрический фонарик, пара батареек, какие-то лохмотья, и разбросанные повсюду патроны для револьвера. Отложив рюкзак в сторону, я вернулась в палатку, и вновь присела рядом с Коннором.
– Я зла на себя, – тихо сказала я, – потому, что зла на тебя. Ты бросаешь меня в такой момент, и все спишь и никак не просыпаешься. Прошу хватит меня испытывать, нам пора идти, идиот. Я…я не чувствую сожаления, и это меня тяготит. Меня же сейчас должно сжирать чувство вины, – слёзы вновь потекли по моим щекам, – но я всё сделала верно. Неужели я такой монстр бесчувственный. Скажи хоть что-то, съязви как обычно, вроде, "монстры не ревут", или "монстры обычно не такие милые, когда плачут". Ты мне нужен.
Я продолжала сидеть рядом обняв колени. У меня не было сил ни для того чтобы плакать, ни для того, чтобы быть сильной. Наступил эмоциональный стопор. Я просто сидела, уставившись в пол, пока снаружи не стемнело. Пролетал час за часом, а в голове была лишь мысль: "Очнись". Так я и сидела пока не уснула.
Продрав глаза на рассвете я обнаружила себя в позе зародыша, держащую руку Коннора. Я закрыла глаза и сжала её, после чего его рука сжалась в ответ.
– Эмма?..
Темнота
– …Я что, заснул? – спросил я лежащую рядом Эмму. – погоди, я же шёл тебе пальто относить.
– Ты… – Эмма подскочила и посмотрела на меня красными от слёз глазами, – ты очнулся. Ты вернулся. – она упала мне в объятия.
– Сколько я спал?
Эмма поведала мне о том, что случилось за два дня что я был без сознания. Я был в ужасе от того, что ей пришлось пережить. С каждым её словом я ненавидел себя все больше. Чувствовал себя ничтожеством из-за того, что оставил её одну. Заставил пережить все это. Думаю, что я не заслуживал всей этой заботы.
– Я виноват перед тобой, – раскаивался я, – прости меня. Мне так жаль, что тебе пришлось все это пережить.
– Ты виноват? Хотя да, ты, – улыбалась она вытирая слезы, – но не ты. Это же я упала с обрыва, если бы ты меня не подхватил, то я бы здесь лежала.
– Сойдемся на том что оба дураки?
– Вот уж нет, все-таки ты сильнее напортачил. – сказала Эмма протягивая мне воды.
До этого момента я не осознавал насколько сильная у меня жажда. Я стал глотать воду с такой жадностью, что фляга вскоре опустела. Затем меня настиг голод, два дня я спал и мой организм требовал компенсировать это время. Но есть резко и много, было опасно. Эмма вызвалась сварить мне сухофрукты как я хотел ранее, но в этот раз я настоял на обратном. Не хотел, чтобы со мной церемонились, я этого не заслуживал. Перекусив я почувствовал прилив сил, и желание выйти размять кости.
– Значит это произошло здесь? – спросил я глядя на два кровавых пятна.
Эмма кивнула, после чего отвела меня к ручью, где находились погребенные под камнями стражники. Увидев, как Эмма опустила глаза я приобнял её за плечо и сказал, что её поступок был верный, и обвинять себя в произошедшем не стоило.
– Ты точно готова продолжать путь? Мы ещё можем вернуться.
– Издеваешься? Только не после произошедшего.
Мы собрали палатку, укомплектовали рюкзаки и взяли фонарь и патроны, что остались после стражников. Когда всё было готово, мы двинулись вперед, не оборачиваясь. Несмотря на то, что я проспал без малого двое суток, порой я чувствовал слабость, но это никак не влияло на темп нашего шага. Мы потеряли уже достаточно времени, из-за меня, и я не мог позволить своей остаточной, после болезни, слабости брать верх.
Пока мы шли я пытался не замолкать ни на минуту, чтобы Эмма постоянно была вовлечена в разговор и не могла думать о плохом. Хоть она и говорила, что чувствует себя нормально я понимал, что бесследно такие вещи не проходят, но стоило так же понимать, что у каждого может быть своя реакция. Был ли смысл играть в психолога я не знал, однако все же заметил, что она стала более молчаливой.