Между Явью и Навью (СИ)

- Спасибо, нет, - напряженно откликается Николай, невольно сложив пальцы на поблескивающее алым кольцо, так и красующееся на его пальце. Эта багряная пульсация вселяет уверенность, что с Яковом все в порядке. Впрочем на стул он садится, провожая взглядом Елизавету, в тот же миг поднявшуюся из-за стола и подошедшую к супругу, словно бы они втроем исполняли какой-то мудреный танец.

- У нас к вам предложение, Николай. Мы с моей дражайшей Лизанькой уже пытались вас убедить, но… Люди, подобные вам, Николай, идут только за правдой. Удивительное свойство, всегда в жизни пригодится.

“Мне тебе, душа моя, лгать без надобности, ты только за правдой пойдешь… ”

Николай сильнее вжимает кончики пальцев в горячий, едва заметно пульсирующий камень, привлекая внимание колдуна и его супруги. Лиза смотрит с легкой жалостью. Алексей самую малость неприязненно.

- Какое предложение? - всё-таки выговаривает Николай, чувствуя, как что-то огромное, зыбкое тянет к нему свои щупальца из темноты. Словно притаившийся в глубине зверь только и ждет его согласия - а может напротив, отказа? - чтобы обвить щупальцами, утащить куда-то, где не место ни людям, ни нечисти, ни вообще живым тварям.

- Оставайтесь с нами, Коленька, - ласково просит Лиза, уложив хрупкую свою ладонь мужу на плечо. - Оставайтесь. Вы нам по душе, Николай Васильевич, вы с нами счастливы будете.

- Тогда и убийств никаких не нужно будет, - бархатисто-мягко добавляет Алексей, с обожанием глянув на Лизу и накрыв её ладонь своими пальцами. - Вашей Тьмы, Николай, навечно хватит.

- Навечно хватит? - эхом повторяет Гоголь, чувствуя, как внутри вскипает отвращение к обоим. К колдуну, сотнями чужих жизней расплатившемуся за юность своей жены, к его супруге, согласившейся на такую чудовищную сделку.

- Навечно, - подтверждает Данишевский, улыбнувшись как-то по особенному обворожительно. Сердце ёкает в дурном любовном томлении, но тошнотой вмиг обжигает горло и легкие сдавливает отвращением, когда сквозь блеск карих глаз проступает пыльная серость. - С нами останетесь. Уедем отсюда. Чем плохо, Николай? Я не жадный, лишь бы Лизанька счастлива была. Книг напишете больше, чем за человеческую жизнь написать возможно. Вечность у вас на то, чтобы совершенствоваться. Я же, Николай, вижу, вы человек искренний, талантливый…

- Да что вы говорите-то такое? - Николай, содрогнувшись, вскакивает на ноги, отходя за спинку стула, отгораживаясь им, словно бы такая преграда могла его спасти. - Лиза?.. Вы что же… согласны, что это правильно? Что так можно жить? Губя чужие жизни?

Лиза молчит, переводя взгляд с мужа на Николая, и Гоголь не видит в её взгляде и толики той уверенности, что плещется во взгляде Данишевского.

- Что же это за жизнь такая? - тише спрашивает Николай, обращаясь уже к одной только Елизавете. - Лизанька, вы же… вы же светлая такая… как же?

- Жизнь, Николай Васильевич, порой весьма жестока. Если б не все эти загубленные, как вы говорите, жизни, никогда бы вы Лизаньку мою не встретили. Хотели бы разве того?

- Хотел бы, - без раздумий откликается Гоголь. - Ничто таких жертв не стоит. Елизавета Андреевна, вы же должны меня понять… Кой прок от вечности, когда она такой ценой оплачена?

- Да что бы ты, Тёмный, понимал, - рявкает Алексей, поднявшись на ноги - сделать шаг вперед, к Николаю, ему мешают впившиеся в плечо пальцы Лизы. Это чуть остужает его гнев, он останавливается, глядя на Николая исподлобья, сердито. - Я тебе сделку предлагаю. Никаких больше смертей, никаких - обещаю. Твоя жизнь в обмен. А уж каким способом - сам решай, но отсюда ты больше не выйдешь, Тёмный.

- Алёша…

Лиза впервые повышает голос, делая еще шаг к супругу, проводя ладонью по его щеке.

Такая привычная ласковость скользит в этом движении, выученная, многолетняя нежность, что Николай невольно удивляется, неужели действительно возможно любить вот так - веками? На все идти, жертвовать последними крупицами человечности?

- А ты бы разве отказался? - усмехается Данишевский, словно прочтя чужие мысли. Его рука ложится на Лизину талию, притягивая молодую женщину ближе, и та послушно делает крохотный шажок вперед, опираясь рукой на его плечо.

Николай почти против воли думает о Якове - у того-то явно жизнь дольше человеческой… Согласился бы, нет?

- Не такой ценой, - гонит эти мысли прочь, не в состоянии сейчас думать о таком. - Не такой.

- Легко говорить, когда такая сила в ладонях плещется, - неприязненно откликается Алексей.

- Я по доброй воле с вами не останусь, - Николай качает головой, взглянув в окна, за которыми только чернота и свист ветра. Словно больше ничего в мире нет, и самого мира тоже нет - только здесь и сейчас, освещенная дюжиной свечей гостиная, древний колдун, его супруга двухсот лет от роду, и все что им нужно - его согласие.

А может и стоит?

Никаких больше жертвоприношений, никаких забот, никакой работы писарем в Третьем. Никаких холодных комнат и нетопленных каминов.

Никаких перебранок с Якимом, никаких возможностей встречи с Гуро.

С Пушкиным ведь так и не познакомился.

А писать-то о чем, если вся жизнь взаперти пройдет?