Между Явью и Навью (СИ)

Собирается смутиться, даже плечи розовеют под любующимся взглядом, но не успевает - сладко вздыхает в поцелуй, пытаясь провернуть такой же фокус с одеждой Якова. Не получается, и тому приходится помочь, лишая Николая столь желанных ему прикосновений, ласки, становящейся все непристойнее и слаще с каждым мновением.

За подаренную ласку Коля отплачивает втройне, со страстью и свойственным ему прилежанием - гладит, где может и смеет дотянуться, целует горячечно, словно боится что Яков ему снится и вот-вот исчезнет - губы, шея, плечи, каждый сантиметр кожи обожжен влажными теплыми поцелуями. Прижимая его, ласкового и податливого, к себе, трудно не думать о том, как хорошо бы было поставить его на колени, зарыться пятерней в глянцево-черные волосы, потянуть слегка, для остроты удовольствия… Губы у Гоголя мягкие, грешные, их и целовать сладко, и ласку их ощущать приятно. Он и сам все взгляды вниз кидает, но даже руками не смеет опуститься ниже кромки штанов. Под ребрами гладит, выцеловывая на груди узоры и иногда задирает голову, чтобы урвать поощрительный длинный поцелуй.

И снова взгляд вниз - даже кончики ушей вспыхивают багрянцем, - вверх, на Якова, и вот уже подрагивающие пальцы нетерпеливо расправляются с остатками одежды.

- Молодец, - мурлычет Гуро поощрительно, целуя Колю в шею и прихватывая зубами все еще пунцовую кромку уха. С губ срывается горячий довольный вздох, когда ладонь несмело, но плотно обхватывает налитую возбуждением плоть, когда пальцы изучающе ласкают по всей длине - и все это под музыку прерывистого, сбитого от возбуждения и желания дыхания Николая, недвусмысленно прижимающегося к бедру Якова, чтобы хоть немного ослабить собственное напряжение.

Пора в свои руки брать ситуацию, не требовать слишком многого, пусть и от старательного ученика. Поцеловать Коленьку в мягкие искусанные губы, погладить по вспотевшему виску, свободной рукой ловко расправляясь с его одеждой, приласкать, придержав дернувшиеся навстречу бедра, собрав с губ едва слышный протяжный стон.

Если и было у Николая какое-то беспокойство, то все забывается сейчас - и что Яким в соседней комнате, и что дверь не заперта, и что стены тонкие, а соседи любопытные.

Ноги путаются в ворохе сброшенной на пол одежды, а белая, расчерченная острым хребтом спина покрывается мурашками, когда Коля, послушный рукам Гуро, опирается локтями о жалобно скрипнувший стол.

- Почитаете мне? - усмехается Яков, прислонившись грудью к его спине, погладив по бедрам, губами прикоснувшись к шее. Перед Николаем россыпь смятых листков, исписанных чем-то явно стихотворным.

- Я вам лучше потом новое напишу, Яков Петрович, - на одном дыхании проговаривает Гоголь, двинув бедрами так откровенно и провокационно, что хваленому бесовскому терпению подходит конец.

- И почитаете? - упорствует Гуро, буквально из воздуха добыв флакон с тонко пахнущим маслом.

Не худшее применение его способностей, в конце концов.

- Всенепременно, - на последнем выдохе перед тем как замереть натянутой струной в руках Якова.

Через мгновение, конечно, расслабляется, вздыхает томно и тяжко, целует ладонь Гуро, прижавшуюся к губам, довольно мычит, когда Яков целует его в шею. Привыкает несколько минут, выгибаясь и оборачиваясь, чтобы найти губами губы и нырнуть в новый пьянящий поцелуй. Яков едва дышать может от обилия захлестывающих ощущений. Здесь и нежная податливость доверившегося любовника, и сладостно наивная ласка почти невинного юноши, и восхитительно жаркая теснота разгоряченного тела.

А привыкнув - двигается навстречу всем телом, одновременно захлебнувшись сладостно скулящим звуком и закрыв запястьем рот.

Яков заменяет его руку своей, давит на спину, чтоб прогнулся удобнее, чтобы каждое движение ощущалось полнее и ярче, и неспешно двигается вперед, раскрытой ладонью чувствуя сорвавшийся с мягких губ стон. И еще один. И еще.

Николай стонет и бормочет что-то бессвязное, подстраиваясь под задаваемый Яковом ритм, подмахивая ему бедрами, выгибаясь все сильнее и шире расставляя ноги, словно ему все мало, хоть самого уже трясет от избытка эмоций.

Ладони сминают в комок попавшие под руки бумаги, волосы метут по столешнице от каждого движения, спина вся взмокла, а плечи расцветились следами поцелуев, почти переходящих в укусы. Ритмичный, все убыстряющийся звук двух сталкивающихся обнаженных тел ничем не заглушить, а ладонь Якова на Колиных губах едва может скрыть и половину громкости его отчаянных, нуждающихся стонов.

Воздух становится тяжелым, сладким, насыщенным. Под веками рассыпаются искристые звезды, обещая скорую бездну наслаждения.

“Яша… Яша… Яшенька…” - можно услышать на каждом толчке, если отнять руку от приоткрытого рта. Впрочем стоит Якову немного увлечься, поглаживая так сладостно выстанывающие его имя губы, как Николай втягивает его пальцы в рот, горячим мокрым языком скользнув от подушечек к ладони. Мир на мгновение вспыхивает белизной - еще не финал, но его предвестие, и Гуро, забыв о контроле и тишине, стонет, в последнее мгновение успев заглушить громкий звук Николаю в шею.