Читаем Между меридианами или "Мы не братья! Мы - любовники..." (СИ) полностью

Солнце ослепляет меня, когда я выхожу из дома мамы, и мне приходится прищуриться. Я осматриваюсь, скользя взглядом по деревьям, в листве которой играет ветер, по облакам, голубому небу, каким-то детям, которые смеются недалеко от меня, а потом смотрю на авто брата, что сверкает из-за солнечных лучей. Сегодня тепло – лето встречает нас прекрасной погодой и множеством улыбок, словно говоря нам, что всё будет замечательно.



Я ловко хватаю пальцами свои очки, снимаю их с головы и прячусь от солнца, после чего медленно направляюсь к машине. Её багажник открыт, и я вижу в нём красный чемодан, в котором сложены вещи брата.



Достаю из кармана джинс пачку с сигаретами – зажигалка щёлкает, и едкий дым вонзает в меня свои острые иглы. Я выдыхаю его прежде, чем он «убивает» меня.



Из дома выходит мама и направляется ко мне. Она протягивает руку и обнимает меня, не обращая внимания на то, что в моих пальцах сгорает очередная сигарета. Я выдыхаю дым над её головой и целую маму в макушку.



- Может, останетесь? – спрашивает она, отстраняясь.



Я качаю головой и стряхиваю пепел на асфальт.



- Мам, мы же не в другую страну едем, - в очередной раз говорю я. – Поживём у отца, тем более я его даже не помню. Мне будет полезно с ним встретиться.



Женщина немного улыбается, бросая взгляд на двери дома, ожидая увидеть, как оттуда выйдет Том с остальными чемоданами, но брата всё ещё нет. Наверное, застрял на кухне с очередной банкой колы.



- Мне всё равно не нравится, что ты уезжаешь чёрт знает куда, - мама скрещивает руки на груди. – Ты ещё не восстановился после травмы, как я за тобой следить буду?



Я фыркаю и начинаю смеяться, из-за чего пепел падает мне на пальцы и немного обжигает. Я морщусь и поджимаю губы.



- Ну, ма-а-ам, - тяну я. – Уже прошло сто пятьсот лет после аварии, и за это время ты особо за мной и не следила.



Она с упрёком смотрит на меня – ветер резко усиливается и начинает развеивать её волосы в разные стороны. Это выглядит мило: мама убирает прядь за ушко и улыбается.



- Я и не заметила, когда ты вырос, - говорит она, смотря на меня снизу вверх. – Совсем недавно сидел в коляске и требовал вишнёвый сок.



Я затягиваюсь, косясь на маму.



- Ты ещё вспомни, во сколько лет я перестал в горшок ходить, - бурчу я, нетерпеливо сжимая фильтр сигареты и смотря на дом.



Если брат не поторопится, то мне придётся выслушивать очередную историю из своего детства, а это не очень интересно.



- В пять лет, конечно же, - смеётся мама, из-за чего я тихо стону.



Выбросив сигарету на асфальт, я тушу её кроссовком, затем киваю проходящему мимо соседу, который здоровается с нами. Какое-то время мы с мамой молчим, и мне уже кажется, что ещё немного, и я передумаю уезжать. Но, наконец, в дверях появляется фигура Трюмпера, которая тащит за собой два чемодана.



- Слишком долго! – критикую его я.



- Ну, уж извини, - Том направляется в сторону машины и начинает складывать вещи в багажник.



- Ладно, мам, - я вздыхаю и снова обнимаю её, задерживаясь на несколько мгновений дольше, чем обычно. – Я позвоню, когда мы доберёмся.



Я какое-то время медлю, думая о том, что я ни за что на свете не расскажу ей, что происходит между мной и братом, потому что она и так пилит меня из-за того, что никогда не увидит внуков, а так она вообще застрелится. Или меня застрелит.



Я отстраняюсь и смотрю на брата – Том, наконец, кое-как запихивает чемоданы в багажник и захлопывает его, после чего подходит к маме и тоже обнимает.



- Увидимся, мам, - он улыбается.



Я закатываю глаза.



- Пошивеливайся, - бросаю я, немного прищуриваясь.



- Заткнись, - Трюмпер улыбается. – Чувствую себя подкаблучником.



Я фыркаю и поправляю очки.



- Ты и есть чёртов подкаблучник, так что залезай в машину живо, - шиплю я. – Я ещё тебя перевоспитаю…



Мама смеётся, наблюдая за тем, как брат отходит от нас и садится за руль. Двигатель заводится – я уже думаю, что парень уедет без меня, но он этого не делает.



- Ладно, пока, мам, - улыбаюсь я.



- Не забудь позвонить, - она смеётся, провожая меня взглядом.



- Хорошо-хорошо! – я сажусь в машину, захлопывая за собой дверь, и пристёгиваюсь. Только после этого я расслабляюсь и откидываюсь на спинку сидения.



Авто трогается – в боковое зеркало я вижу удаляющуюся фигуру мамы. Как-то грустно…



- Ты Тиму звонил? – Том сворачивает на перекрёстке и выезжает на главную дорогу.



Я немного молчу.



- Он трубку не берёт, - бурчу я. – Катрин сказала, что он в курсе нашего отъезда. Думаю, пока не надо его трогать. Он долго отходить будет.



Я снимаю очки и скольжу языком по губам – в салоне машины душно, поэтому я открываю окно и позволяю ветру залететь внутрь.



- Ясно.



Перейти на страницу:

Похожие книги

Он придет
Он придет

Именно с этого романа началась серия книг о докторе Алексе Делавэре и лейтенанте Майло Стёрджисе. Джонатан Келлерман – один из самых популярных в мире писателей детективов и триллеров. Свой опыт в области клинической психологии он вложил в более чем 40 романов, каждый из которых становился бестселлером New York Times. Практикующий психотерапевт и профессор клинической педиатрии, он также автор ряда научных статей и трехтомного учебника по психологии. Лауреат многих литературных премий.Лос-Анджелес. Бойня. Убиты известный психолог и его любовница. Улик нет. Подозреваемых нет. Есть только маленькая девочка, живущая по соседству. Возможно, она видела убийц. Но малышка находится в состоянии шока; она сильно напугана и молчит, как немая. Детектив полиции Майло Стёрджис не силен в общении с маленькими детьми – у него гораздо лучше получается колоть разных громил и налетчиков. А рассказ девочки может стать единственной – и решающей – зацепкой… И тогда Майло вспомнил, кто может ему помочь. В городе живет временно отошедший от дел блестящий детский психолог доктор Алекс Делавэр. Круг замкнулся…

Валентин Захарович Азерников , Джонатан Келлерман

Детективы / Драматургия / Зарубежные детективы
Испанский театр. Пьесы
Испанский театр. Пьесы

Поэтическая испанская драматургия «Золотого века», наряду с прозой Сервантеса и живописью Веласкеса, ознаменовала собой одну из вершин испанской национальной культуры позднего Возрождения, ценнейший вклад испанского народа в общую сокровищницу мировой культуры. Включенные в этот сборник четыре классические пьесы испанских драматургов XVII века: Лопе де Вега, Аларкона, Кальдерона и Морето – лишь незначительная часть великолепного наследства, оставленного человечеству испанским гением. История не знает другой эпохи и другого народа с таким бурным цветением драматического искусства. Необычайное богатство сюжетов, широчайшие перспективы, которые открывает испанский театр перед зрителем и читателем, мастерство интриги, бурное кипение переливающейся через край жизни – все это возбуждало восторженное удивление современников и вызывает неизменный интерес сегодня.

Агустин Морето , Лопе де Вега , Лопе Феликс Карпио де Вега , Педро Кальдерон , Педро Кальдерон де ла Барка , Хуан Руис де Аларкон , Хуан Руис де Аларкон-и-Мендоса

Драматургия / Поэзия / Зарубежная классическая проза / Стихи и поэзия