Между Мирами

— Ну, если ещё увидимся, — шепчет она, — тебе будет жарко со мной, как в преисподней!

Я отворачиваюсь, скрывая досаду. Ну конечно, она не могла не запасть на брутального киммерийца. Он же — не я.

Недовольно морщась, проштамповываю билеты — ко мне пожаловали данаиды. Все пятьдесят дочерей Даная. Ну и плодовитый же был царёк! Одеты они в короткие пеплосы, туники и химатионы — и нижнего белья под ними, разумеется, нет. Кожа у них золотистая, смуглая, опалённая лучами солнца. Груди высокие и тесно сближенные; бёдра — крутые и крепкие, как у призовых кобылиц. Химатионы у многих настолько коротенькие, что впору их называть "сфайномерис" — голопопыми. Я смотрю на билеты, где аккуратным вензелем вписаны имена, и удивляюсь, до чего поразительно они им подходят: Анедомаста — "дерзкогрудая", Киклототорпа — "круглобёдрая", Толмеропис — "дерзкоглазая"…

Данаиды скучают, плетутся мимо меня с неохотой. Но Толмеропис заигрывает со мной, строит глазки. Я весело передаю ей билет, сопровождая его комплиментом, запомнившимся ещё из "Таис Афинской":

— Возьми, о сфайропигеон тельктерион, мелибоя!

Она густо краснеет, почти как помидор, и на мгновение касается моих пальцев своими. Ещё бы: я ведь только что назвал её "усладой жизни" и "полной обаяния". Остальные данаиды ворчат и бросают на неё завистливые взгляды.

За ними тащится старуха с косой.

— Простите, пожалуйста, мне надо быстро, — глухо бормочет она. — Опаздываю на эпидемию.

Этой гостье я штампую билет как можно скорее.

Билеты у нас, кстати, настоящий шедевр — их дизайн разработан самим да Винчи. Его призрак читает лекции на третьем уровне Станции, для поклонников изобразительного искусства.

Хотите знать, что такое Станция? Пожалуй, я должен удовлетворить ваше любопытство. Это огромное, автономное сооружение, расположенное на Хароне, спутнике Плутона. Кругом — замёрзший метан, монооксид углерода да молекулярный азот. Ледяные поля, но лёд этот не имеет ничего общего с водой.

Солнце здесь выглядит как крохотная точка: почти не светит, и совсем не греет. И не отличается от других звёзд на небосклоне. У нас — самая окраина Солнечной системы. Дальше лишь крохотные астероиды, кометы и пустота. Беспредельная пустота.

Харон — довольно крупная штуковина, не намного меньше самого Плутона. Спутником его можно назвать лишь условно. На самом деле, Плутон и Харон — скорее "двойная планета", как считают астрономы.

Местечко для нашей Станции вполне подходящее. Если вы помните из мифологии, Плутон — это римский брат-близнец Аида, Бога Смерти, хозяина подземного Царства Мёртвых. Населённого тенями умерших, душами и всякими монстрами. Чего-чего, а душ и монстров у нас хоть отбавляй. Начальник нашего сектора — Цербер, которому замечательно подходит пословица "одна голова хорошо, а три — лучше", а один из внештатных сотрудников — призрак Шерлока Холмса, который никак не хочет упокоиться с миром. Собственно, у нас тут три Шерлока Холмса, но это отдельная история.

Хватает на станции и "мультяшек". Мы их так называем. На самом деле, это "персонифицированные образы фантазий и снов". Согласно теореме Койпера-Шхамот, любая фантазия, сон или персонаж компьютерной игры, книги или фильма может материализоваться с ненулевой вероятностью. Его шансы воплотиться не нулевые.

Эта вероятность находится в прямой зависимости от магического потенциала. На бедной на волшебство планете, как Моя Земля, подобных случаев не зафиксировано — по крайней мере, оффициально. А вот на Переходной Станции, где дозиметры магии ломаются от зашкаливающих эктоплазматических возмущений, сие в порядке вещей.

Идёшь-идёшь, порой, себе, и вдруг — бац! Из воздуха синтезируется нечто. Вот и расхаживают у нас по Станции весёлый Скуби Ду, люди Икс и грудастые человекообразные кошечки из хентайных комиксов[81]. Наряду с маньяком из "Пятницы, 13" и живыми мертвецами. Станция — отнюдь не то место, где можно наслаждаться тишиной и покоем. Чудеса здесь сыплются, как из Рога Изобилия. И, рано или поздно, к ним привыкаешь.

— Хрюм прюм!

Ого, а вот такой шутки я ещё не видал. На меня смотрит лиловый шар, весь покрытый красными бляшками. У него куча щупалец и три жены. По крайней мере, так указано на билетах. Он по-хозяйски обнимает их псевдоподиями, за талию. Я с удивлением взираю на хрупких девушек, которые могли бы украсить собой разворот эротического журнала. Одежды на них могло бы и не быть вовсе (разница вряд ли была бы заметна); ушки заострённые и длиннющие; формы пышные и неприкрытые. И выглядят они совершенно счастливыми. Вот это да! Что они нашли в этой инопланетной картофелине?!

Откуда он взялся, из какой фантасмагорической фантастики, может, из миров Джека Вэнса?[82] Девушки прильнули к нему, и нежно гладят его слизистые бока. У меня закрадывается смутное подозрение, что они — героини японского хентая с тентаклями[83]. Я пропечатываю билеты.

Щёлк-щёлк. Мы компостируем их, и одновременно ставим печать. Здесь так надо.

— Хрюм брюм, — благодарно сообщает чудовище, а девушки шлют мне воздушные поцелуи.