Разве не наталкивает на сомнение уже то соображение, что само утверждение в данной области прочной и преемственной княжеской власти должно служить для историка признаком крупных успехов предыдущей колонизации и организации местного быта, что общество – не только в Киевской Руси, но всегда и всюду «старше своего князя»? С другой стороны, если бы В.О. Ключевский захотел применить к Северной Руси свою теорию о значении внешней торговли для развития быстрого усложнения быта и социально-политического строя среди восточных славян, разве пришлось бы ему терпеть от недостатка данных? Обилие монет и вещей, шедших к славянам с Востока – в VIII—XI вв., арабские известия о значительной русской торговле в болгарах, в Хазарском царстве, на Каспии и за Каспием, богатые находки западных монет X—XI вв.; известия о сборе хазарами с вятичей дани «шлягами», т.е. западными шиллингами, столь трудное для конкретного осмысления; раннее знакомство скандинавов с далеким северо-востоком Европы – все это дает представление о значительности Волжского торгового пути – и более раннее, и более определенное, чем то, что имеем для пути из «варяг в греки» по Днепру. Не говорит о чуждом зажиточности и доходов захолустья и ранний интерес князей к далекой Ростовской земле. Политические отношения этого края при сыновьях и внуках Ярослава не совсем ясны52. По сказаниям Киевской летописи, при Владимире Святом в Ростове княжил Борис, в Муроме – Глеб; не вижу убедительных оснований для отрицательного отношения к этой записи старого свода, какое высказал А.А. Шахматов53, держать крайние боевые пункты своих владений сыновьями – устойчивая черта политики киевских князей. При сыновьях Ярослава наряду с приднепровскими владениями – правобережными Изяслава Ярославича и левобережными Святослава – видим Ростов, Суздаль, Поволжье в руках Всеволода вместе с южным Переяславлем. Это географически-искусственное сочетание волостей создает особую традицию Всеволодовой отчины и притязания северных князей на южный («русский») Переяславль, поддержанные их стремлением держать «часть» в Русской (Киевской) земле, чтобы не терять влияние на центр всей системы традиционных междукняжеских отношений. Владимир Мономах, поглощенный борьбою с половцами и южной политикой, не упускает, однако, из виду Ростова. Он ездит туда иногда, для своего княжого дела, упорно защищает с сыновьями эту «волость отца своего» от захвата черниговским Олегом Святославичем, строит тут «в свое имя» город Владимир на Клязьме. По-видимому, до Мономаха и первое время при нем Ростов был под управлением княжеских посадников. Мономах посылает туда своего тысяцкого, варяга Георгия, дав ему «на руки» сына своего Юрия. Юрий Владимирович стал князем ростовским и лет сорок непрерывно владел северной волостью. При нем уже яснее выступают основные особенности этого края. И те черты внутреннего строя, какие перед нами предстают, какие только можем прочесть в летописных текстах более четкие указания на склад отношений в Ростовской земле, свидетельствуют о значительной сложности исторических судеб, пережитых ею в предыдущее время.