Между нами лёд (СИ)

Несколько долгих минут Таня провела на диване, обняв себя за колени и боясь выходить в прихожую. Но пугало больше не его присутствие, а его… отсутствие. И от мысли, что она сама в этом виновата, становилось только больнее. Она ведь могла бы согласиться. Что сейчас, что на том роковом балу. Могла. Хотела. Но…

Таня шмыгнула носом, а затем решила пойти в ванную, чтобы умыться. На часах было уже почти восемь утра, и через два часа ей предстояло отправиться на тренировку. Поспать уже не удастся, как не удалось этого сделать нормально и ночью. Так что следов усталости на лице Тани будет предостаточно и без покрасневших от долгих рыданий глаз.

На небольшой тумбочке в прихожей, рядом со своей сумкой, Таня обнаружила серебряное кольцо. Она остановилась и моргнула, надеясь, что ей просто показалось. Женю трудно было представить без этой сережки. Да, его подвергали критике и частенько приписывали нетрадиционную сексуальную ориентацию. Да, Таня помнила, как во время карьеры со Стасом тот вечно цеплялся к «пидорской сережке» Громова. Но сразу же замолкал, как только Таня предлагала ему сказать это Жене в лицо. Однако ей нравилось это украшение. Евгению оно шло и добавляло какой-то резкости в его и без того бунтарский и упертый характер. Но Таня знала историю этого кольца. Она бережно взяла его в руку и вздохнула, понимая, что это, похоже, действительно конец. Он отпустил. Отпустил их обеих.

***

20 сентября, ледовый дворец «Вдохновение».

— Ничего себе! — воскликнула Алиса, когда Евгений переступил на лёд. — Ты снял сережку? Что, юношеский максимализм оставил тебя в покое?

Громов повернулся к партнерше и бросил на неё крайне недовольный взгляд, безмолвно попросив не разговаривать на эту тему, а работать. Особенно учитывая то, что Женя пропустил пять дней из-за простуды, и теперь им нужно было больше внимания уделить совместным элементам.

— Поняла-поняла, — вздохнула Калинина. — Молчу.

***

28 сентября, ледовый дворец.

Таня опоздала на тренировку, решив поддаться минутному порыву и заехать в салон красоты. Правда, пошла она на это не с целью как-то улучшить собственную внешность, а чтобы сделать дополнительный прокол в мочке уха. Несколько дней Таня каждое утро смотрела на серебряное кольцо, крутила его в руках, думала о Жене и не понимала, чего хочет дальше. Вплоть до самого его ухода она хотела именно этого — чтобы он отстал и не мешал готовиться к октябрьским соревнованиям в Америке. Чтобы просто не давил на неё одним своим присутствием и тяжелым, требовательным взглядом. Чтобы не напоминал о том, как с ним хорошо. Да, даже тогда, когда он собственнически и агрессивно хватает за запястья, желая, чтобы его выслушали. Таня боялась таких его порывов, но вместе с тем понимала, что любит его таким. Высокомерным, эгоистичным Громовым с манипуляторскими замашками и, кажется, полной неспособностью наполнять свои слова и поступки нежностью.

Но как только он впервые сделал то, о чем попросила Таня, и ушел, она поняла, что вот теперь хочет его вернуть. Хотя понимала Таня и то, что ничего для этого делать не будет. Она позволила себе крамольную и несколько самоуверенную мысль о том, что если она ему действительно важна, то он не сможет от неё отказаться и вернется. Даже несмотря на свою дурацкую гордость, размером, кажется, с него самого.

Таня быстро зашнуровала коньки и переступила на лёд, торопливо собирая волосы в длинный высокий хвост. Взору стоявшего рядом Мельникова открылось её распухшее ухо с серебряным кольцом во втором проколе и синяком вокруг него.

— Это… — Арсений нахмурился, пытаясь вспомнить, где уже видел подобное. — Сережка Жени?

Таня бросила на него недовольный взгляд. Ухо болело и горело так, что сейчас ей хотелось лечь на лёд и приложиться к нему, желая хоть как-то ослабить неприятные ощущения. Но виновата была она сама. В салоне ей сделали прокол специальной сережкой из медицинской стали и предупредили, что снимать раньше, чем через месяц, не стоит. Но Таня, чье упрямство в последнее время не знало границ, вытащила её прямо в машине, с криками вставляя серебряное кольцо в свежий, сильно начавший кровить прокол. Было намного больнее, чем она могла бы предположить, но пути назад не было. Ещё раз что-то доставать из прокола, пока он не зажил, Таня теперь боялась.

— Понял, не дурак, — кивнул Мельников, изо всех сил сдерживая улыбку. — Он звонил мне, Таня. За последние восемь дней он звонил мне каждое утро.

— Что? — язвительно начала она, посмотрев на мгновение в центр катка, где раскатывался Илья. — Томно дышит в трубку и зовет на свидания?

— Томно дышит в трубку, — вздохнул Арсений, — и просит запретить тебе четверной выброс.

— Просит? — брови Тани подпрыгнули вверх. Громов не умел этого делать. Он умел лишь требовать.

— Ну-у, — протянул Мельников. — Если фразу «я тебя убью, если с ней что-то случится» можно считать просьбой, то да…

Таня кивнула, подтверждая свою догадку, а затем сделала толчок коньком, уезжая к Илье.

***

4 октября, 19:50.