Между нами лёд (СИ)

Последние дни тянулись для Громова нескончаемой вереницей боли, отчаяния и страха. Он всегда боялся ощутить себя уязвимым. Однажды он это уже пережил, а потому старался не привязываться к людям. И почему-то каждый раз, когда это происходило, случалось что-то, сильно бившее прямо в сердце. Алиса попала в аварию, Таня разбилась об лёд. И что в первом, что во втором случае Громову приходилось и самому испытывать вину перед пострадавшей и ощущать адские муки совести перед её родителями. Вчера Евгений, наконец, набрался смелости поговорить с мамой Тани. Он готов был оплатить ей перелет в Канаду, но ей стало плохо, а потому в Питер вылетели Ксения с Димой, чтобы быть рядом в трудный момент.

Сейчас Евгений стоял у окна в палате Татьяны. Он смотрел на первый для Ванкувера снег и грустно улыбнулся, понимая, как его Плюша была бы рада такому зрелищу. Канада начинала готовиться к Рождеству. Об этом Громов знал от Алисы и Антона, которые выходили на улицу и меняли обстановку. Сам он все эти дни не отходил от Тани, практически ничего не ел, ощущая абсолютное отсутствие аппетита, и не спал трое суток, постоянно находясь в напряженном ожидании, что его девочка вот-вот откроет глаза. Но эта надежда была глупой. Она была продиктована любовью. Объективно Громов видел параорбитальные гематомы — кроваво-красные синяки под глазами Тани, которые кричали о том, что повреждения, полученные ею, достаточно серьезные. Видел бледно-голубые губы, из которых торчала трубка аппарата искусственной вентиляции легких, видел тонкие, мертвенно-белые руки, в которые были вставлены катетеры для обеспечения организма жизненно необходимыми препаратами. Видел. Но не сдавался.

— Если ты не будешь бороться, — хрипло обратился к ней он, смотря в обездвиженное бледное лицо с синяками и впалыми щеками. — То я буду. И я не остановлюсь.

Евгений замер на несколько секунд, пристально всматриваясь, будто надеясь услышать ответ, но единственным ответом ему были лишь ритмичные звуки аппарата, следившего за её сердцебиением.

Громов устало провел ладонями по лицу, тяжело и шумно вздыхая, а затем опустился на стул рядом с её постелью и бережно взял её хрупкую ладонь, касаясь её горячими губами и закрывая глаза.

— Прости, — выдохнула Таня, стоя на балконе и снова переводя взгляд на ночной Новый Арбат, переливающийся сотней огней. — Мне не спится.

Евгений облокотился на подоконник, в полумраке внимательно рассматривая красивый профиль партнерши.

— Волнуешься, — констатировал Громов, подойдя к ней со спины и поправляя одеяло на её хрупких плечах. — Знаешь, как я успокаивал себя перед своим первым чемпионатом, когда встал в пару? Я радовался, что я не одиночник. Они всегда одни на всей ледовой площадке, и это сложнее. Нам с тобой в этом плане повезло больше. Мы не одиноки.

— Возможно, ты прав, — отстранено ответила Таня. — Мы не одиноки.

Громов всё время пытался быть одиночкой, но при этом любил убеждать себя, что не одинок. Особенно на льду. Он никогда не понимал странную фразу мамы о том, что главное, что ему подарит мир фигурного катания — это люди, которых он встретит на своем пути. Но после Тани всё начинало вставать на свои места. Она ворвалась в его жизнь и будто расставила всё по своим местам. И подарила не только свою любовь, но и открыла глаза на любовь других людей.

Евгений обернулся на стеклянную стену, за которой было видно коридор. В нем стояли их друзья. Его друзья. Его семья. Он только сейчас понял, как сильно в них нуждается. Но они, даже все вместе, не смогут заменить Таню…

— Куда мы можем её перевести? — задал вопрос Антону Евгений, как только тот зашел в палату. — Чем мы можем ей помочь?

— Женя, тебе нужно поспать, — отметил спортивный врач, замечая его нездоровый вид.

— Какие прогнозы? — не унимался Громов.

Антон вздохнул, посмотрев на бездыханную Таню.

— Последствия непредсказуемы, — тихо начал он, — она может прийти в себя в хорошем состоянии, в таком, что сможет вернуться на лёд, но есть большая вероятность того, что она…

Антон поджал губы, боясь реакции Евгения, серо-голубые глаза которого напряженно продолжали его сверлить.

— У неё может быть амнезия, а также есть опасность, что ей придется заново учиться ходить и говорить.

Громов, не произнося ни слова, поднялся со стула и вышел из палаты.

— Ты боишься, что Таня тебя не вспомнит? — предположила Алиса, поймав Женю за запястье и разворачивая к себе.

От такого вопроса Громов вмиг рассвирепел. Он и так был не в лучшем психологическом состоянии, а длительный недосып лишь больше усугублял его «клиническую картину».

— Я боюсь, что её сердце перестанет биться! — проорал он, заставляя Алису вздрогнуть. — Со всем остальным я справлюсь!

Громов дернул рукой, намереваясь пойти дальше, но Алиса крепче сжала его запястье.

— Мы справимся, — тихо произнесла она, заметив, как серо-голубые глаза начали блестеть.

***

Два дня спустя.