Между нами лёд (СИ)

— Расскажи мне о себе, — крайне неожиданно попросил он, выезжая с парковки Федерации. Евгений понимал, что ему нельзя сближаться с партнершей. Понимал, что, узнавая её всё больше, он не сможет вовремя остановиться. Но он видел Ксюшу, которая знала о Тане всё, и это разжигало внутри него странное и ранее незнакомое чувство, которое, кажется, называется «ревность».

Татьяна непонимающе посмотрела на партнера, делавшего вид, что он очень сконцентрирован на дороге.

— Ты это сейчас спросил, чтобы увильнуть от разговора про командный турнир? — предположила она. — Думаешь, я оставлю это просто так?

— Я это сейчас спросил потому, что мне интересно, — признался Евгений, хотя и понимал, что от разговора про командные соревнования ему не отвертеться. Громов был удивлен тому, как эта маленькая девчонка ростом метр с кепкой окрутила его, давая глупые прозвища и разговаривая с ним подобным образом, угрожая, что она ничего не оставит просто так.

Татьяна задумчиво поджала губы. Она желала прояснить ситуацию с командными соревнованиями, но такой интерес Громова к ней приятно порадовал, даря красноречивый комплимент о том, что она ему, скорее всего, не так уж и безразлична, и не такой уж и друг.

Они оба ловили себя на очень странных мыслях о том, как это смешно и глупо — быть рядом с партнером круглые сутки, держать его за руки по восемь-десять часов, знать о нём всё как о спортсмене, но не знать почти ничего как о… человеке.

— Откуда ты так хорошо знаешь немецкий? — задал вопрос Громов, полагая, что Таня не знает, с чего именно начать рассказ о себе.

— Моя мама учительница немецкого и английского, — ответила она, с трудом уговаривая себя оторвать взгляд от профиля партнера, на который то и дело падал свет от вечерней иллюминации Москвы.

— Вот оно что, — понимающе кивнул Евгений, — английский, стало быть, тоже знаешь неплохо?

— Да, можно сказать и так, — с толикой смущения призналась Алексеева, наконец повернув голову к окну и вспоминая парочку интервью Громова, в которых он был вынужден говорить на своём ломаном английском. — А ещё знаю, что у тебя с ним дела обстоят отвратительно.

Громов грустно ухмыльнулся. Языком Шекспира он действительно владел на уровне цифр, чтобы понимать баллы. Ну и, конечно, обладал стандартным набором «Привет-пока-как дела».

— Значит, придется ехать в Питер, чтобы твоя мама позанималась со мной, — вздохнул Евгений.

— Если бы я два года назад не повела себя как дура, — в голосе Тани появились ноты грусти и самоуничижения, — то могла бы и сама с тобой позаниматься.

Громов на мгновение оторвал взгляд от дороги, вопросительно посмотрев на партнершу, призывая пояснить сказанное.

— Когда я закончила школу, — начала Алексеева, погружаясь в воспоминания о своём выпускном вечере, где было принято решение, о котором она впоследствии пожалела, — я поняла, что мне уже не стать великой спортсменкой, — Таня грустно улыбнулась, посмотрев на свои ладони, лежащие на коленях. — Я видела Ксюшу, которая уже вовсю готовилась к Олимпиаде, видела других своих знакомых из училища, добившихся в юные годы многого…

Евгений шумно вздохнул, сжимая ладони на руле и задумываясь о том, где он был тогда, когда Таня переживала такой период своей жизни. Мог ли он пересечься с ней? Мог ли успокоить и просто побыть рядом? Не мог. И от этого по необъяснимой причине чувствовал себя… виноватым.

— Я поняла, что буду продолжать заниматься фигурным катанием и соревноваться, но решила, что мне нужно получить образование и другую профессию, потому что фигуристка я не…

— Ты хорошая фигуристка, — оборвал её Громов, ни капли не преувеличивая. Он действительно видел в ней потенциал, видел энергию. В начале их совместной карьеры он не всегда видел желание выкладываться до последнего, но с каждым днём это желание разгоралось в ней всё больше. И это не могло не радовать и не заставлять восхищаться новой партнершей.

— Женя, — тепло улыбнулась Таня, — это ты хороший фигурист. С тобой даже табуретка вроде меня станет потрясающей партнершей.

— Первая часть фразы была приятной, спасибо, а вот вторая — чтобы я такого больше не слышал, — строго произнес Громов.

Татьяна смущенно опустила глаза, продолжая улыбаться. Ей нравился их внезапный разговор. Сейчас Алексеевой не хотелось думать о том, что дома она прижмет Громова к стенке, требуя рассказать об отказе участвовать в командных соревнованиях. Не хотелось думать о том, что уже завтра вечером они будут в Канаде. Хотелось только ехать вот так с Евгением, рассказывая ему о своём прошлом, и видеть, как внимательно он слушает.

— Я поступила на учителя. Решила пойти по стопам мамы, — продолжила Таня. — Я прилежно отучилась, но потом… — Алексеева тяжело вздохнула, чувствуя, как к горлу подкатывает комок ненависти к самой себе и собственной трусости. — За месяц до защиты диплома я ушла в академический отпуск. И больше не вернулась.

— Почему? — не понял Громов.

— Потому что я испугалась, — с трудом призналась Татьяна. — И…