Между нами никаких секретов

Ариэль заметила, как женщина снова погладила свой живот, и когда через несколько минут Скарлетт побежала в ванную, где её вырвало, сомнений больше не осталось. Но Ариэль решила ничего не говорить. Она подождёт, когда девушка сочтёт целесообразным и расскажет сама. Тот факт, что Скарлетт, скорее всего, ожидала ребёнка от Мати и решила не разыгрывать эту карту, сняла все сомнения относительно её благих намерений.

Когда домой вернулся муж, именно Ариэль ввела его в курс событий. Он тоже, при упоминании имени Оксаны Соколовой, выглядел растерянно. Клейтон работал в наркоконтроле, и фамилия Соколовой не была для него новой. Абсолютно. После ужина они связались с Итаном, не вдаваясь в слишком конкретные подробности во время телефонного разговора, лишь умоляя его как можно скорее к ним приехать, чтобы обсудить очень деликатный вопрос, касавшийся Матиаса. Старший брат ответил холодно и отрешенно, продолжая злиться на Мати за то, с какой жестокостью он отрезал их от своей жизни. Но когда услышал, как на другом конце линии Ариэль плачет, больше не смог притворяться равнодушным и пообещал приехать на следующий день, как только у него закончатся все слушания, стоящие в повестке дня. Ариэль и Клейтон в итоге предложили Скарлетт остановиться у них на период, необходимый для этого, не совсем обычного расследования. И она согласилась, даже из вежливости, не сделав попытки отказаться. Накопившаяся за последние часы усталость и готовность внимательно следить за делом — это безусловно, более веские причины, чем собственная застенчивость или естественная конфиденциальность.

* * *

Следующие дни стали эмоционально сложными для Кроуфордов и Скарлетт. Ариэль была хорошей и доброй женщиной, и знание, что брат, вовлечен в грязные и опасные круги разбивало её сердце. Она не могла простить себя за то, что отказалась от идеи надавить на него и оставила одного. Она постоянно задавалась вопросом, как бы всё сложилось, если бы они, как семья, не позволили ему отдалиться. Если, в конце концов, они бы все не смирились. Но Матиас был особенным созданием, и когда окружал себя стеной, то делал недосягаемым. С детства он был интровертом, отличался своей замкнутой и упрямой душой. Он всегда действовал в своем собственном ритме и манере, и настаивать никогда не имело смысла. Его глубоко ранила смерть Грейс, и всегда присутствующие в характере тёмные черты стали более интенсивными, более жестокими. Матиас создал вокруг себя вакуум и погрузился в этот новый персонаж: хитрый, холодный и неприступный. Он продолжал жить, но казалось, часть его исчезла навсегда, вырванная этими нелепыми и внезапными смертями. Ариэль и Клейтон подтвердили Скарлетт, что счёт за необходимые для него и малышки больничные услуги, был непомерным. Матиас никогда никому не говорил точную цифру, но и тогда становилось ясно, что она очень высока. Предположительно, это стало одной из причин (далеко не единственной), почему он начал заниматься подобным ремеслом. По словам Ариэль, Матиас был уверен, что никогда больше не влюбится, и он не из тех парней, кто заводит временные связи. Чтобы достичь такой степени близости, ему нужно позволить женщине приблизиться к нему, встречаться с ней, узнать близко и установить связь, а делать что-либо из этого он не хотел. Однако продавать свои сексуальные услуги, как бы нелепо не выглядело, для него оказалось более приемлемым. Ариэль подозревала, что такую жизнь Мати выбрал как своего рода самонаказание, как способ избежать сближения и влюблённости в других женщин, а также постоянно напоминая себе о том, каким плохим человеком он был.

Три года назад заметили все, что истинным виновником смерти Грейс и родителей Матиас считал себя. Решение вести несчастную и унизительную жизнь позволило ему заплатить за свои ошибки, как символически, так и конкретно, и ничто и никто не смог заставить его передумать. Итан был единственным, у кого с младшим братом произошла жестокая стычка. Они дошли до рукоприкладства и с того дня друг с другом не разговаривали. Но теперь и он тоже, по мере раскрытия пугающих подробностей из жизни Матиаса, чувствовал, как его сердце становилось мягче, и любовь к брату, так отличающемуся от него, вернулась на поверхность с мощной гордостью.