Между нами только ночь

– Только на одесском базаре еще сохранилось то, о чем писал Бабель! – воскликнула Юля, когда я позвонила в следующий раз. – Стоит мужик, пальцы растопырил – бюстгальтеры продает. На каждом пальце у него болтается по огромному стеганому бюстгальтеру. Жена шьет шестые размеры! Подходит тетка и спрашивает: “А седьмой у вас есть?” Он, взглянув на нее наметанным глазом: “Интересно, что вы будете в него ло́жить?” “Не волнуйтесь, – она отвечает, – я найду, что туда ло́жить!..”

“Еще не пора”, – я подумала, и опять ни о чем не спросила.

Потом Юля позвонила сама. Я очень обрадовалась, подумала, что свершилось, сейчас меня позовут смотреть сигнальный экземпляр.

Но Юля сказала:

– Сегодня вечером в “Иностранке” Елена устраивает для писателей благотворительный бал. Явись обязательно, вино будет литься рекой!

Следом прокатилась волна балов для учителей и библиотекарей.

Поздней осенью она отправила в пионерлагерь “Артек” нескончаемую колонну автобусов со школьниками.

К Новому году в подарок родному Аэрофлоту – выпустила богато оформленный глянцевый календарь с изображениями самолетов.

Однако наше дело тоже потихоньку продвигалось. Елена заказала марку издательства очень известному дизайнеру, который в своих работах экспериментировал с красной икрой, как раз он недавно получил Государственную премию. Когда ему звонили и заказывали работу, он скромно отвечал: “У меня гонорар меньше тысячи долларов не бывает”. Ему денег отвалили. Он сделал. Им не понравилось. В результате марку издательства просто так нарисовал Коля: яблоко с улыбочкой.

В начале мая мне сообщили, что издательство имеет громадный успех в Министерстве просвещения, Елена блистает в высших сферах, правительство приглашает ее на пикники, издательский проект включен в федеральную программу, а моя “Загогулина” ляжет в основу серии лучших книг для подростков.

Летом Елена и Юля уехали в Одессу.

На осенней книжной ярмарке Елена сняла павильон – поскольку книг не было, на полках выставили пустые корешки, а посередке – она заказала бассейн, где плескался живой крокодил.

К Новому году в “Книжном обозрении” напечатали заметку, что моя книга вышла, тираж распродан, а мне и Коле присудили большую денежную премию.

Уже окончательно сбитая с толку, я позвонила Юле. Она ответила:

– Ерунда! Обычная газетная “утка”.

И добавила:

– Не панихидничать! Жизнь продолжается.

Ну, да, да, конечно, надо чуточку подождать, иметь терпение.

И не было этому ожиданию ни конца ни края.

Хорошо, я уже знала, что существуют периоды времени, когда люди и вещи имеют смутные, почти прозрачные очертания, словно в дремоте, а формы выходят за собственные пределы, тают в паутине и дымке, всё истребляется какими-то неясными стихиями, причем это объективная реальность, недаром в доме напротив кто-то скотчем прилепил под окном листок с надписью:

“Город, где никто и никогда”.

А чтобы не замыкаться на мысли или желании, надо смотреть на зведы и необъятные дали. Мир мерцает как майский жук. А пока на дворе безжизненная погодка, напоминающая конец свет, – можно вырезать из календаря репродукцию Пиросмани “Медведь на суку в лунном свете” – ее хорошо считать видом из окна, но этот эффект возможен только ночью.

Юрик говорит:

– Ты последний романтик на этой Земле.

Да, я многое идеализирую или придумываю сама себе. Например, мне всегда казалось, у нас на конечной станции метро, когда поезд останавливается и пассажиры покидают вагоны, к машинисту подходит коллега и горячо пожимает ему руку. Много лет мне нравилась эта добрая традиция. И вдруг я увидела, что просто один другому передает железный гаечный ключ.

– Может, я чего-то не понял, – спрашивал Юрик. – Когда они собираются издать твою книжку?

– Что слышно от учительницы? – живо интересовался папа.

Знакомые писатели, прослышав о моем издательском взлете, просили их тоже пристроить к Елене. А в Доме литераторов ко мне подрулил и вовсе незнакомый пожилой человек, бедно одетый, в ветхом твидовом пиджаке и в снегоходах:

– Меня зовут Израиль Аркадьевич. Я намного старше вас, поэтому я так представляюсь. Странно было бы, если бы вы звали меня просто Израиль, – сказал он. – Я хочу попросить вас об одолжении. Не могли бы вы ознакомиться с этой рукописью с целью посодействовать в публикации? – и протягивает истрепанные пожелтевшие листы. – Она посвящена жизни и творчеству…

Повисла пауза.

– Не волнуйтесь, – говорю я. – У меня тоже так бывает – вылетит что-то из головы и никак не вспомнишь. Особенно имена.

Общими усилиями выясняется, что речь идет о Булгарине.

Всё трещало по швам, такое уныние на меня нашло! Я начала терять самообладание. Тут звонит моя мама:

– Ты знаешь, – она говорит, – а за Богородицей пришел сам Христос!

– Когда? – я испуганно спрашиваю.

– Когда настала пора.

– И что?

– …Как-то я боюсь, – сказала она, понизив голос, – чтобы всё это не оказалось выдумкой.