Между Памиром и Каспием

Но наряду с радостью пришла и тревога: у нас тогда не было с собой ни специалиста-реставратора, ни достаточного количества закрепляющих веществ, чтобы, укрепив штукатурку, срезать ее со стены и доставить в музей или другое научно-исследовательское учреждение. Что только ни делали мы со своей уникальной находкой: с величайшей осторожностью зачистили все ее остатки, долго и упорно пытались скопировать и сфотографировать ее и в конце концов вновь засыпали песком, отложив тем самым до следующего полевого сезона исследование всего этого пещерного коридора.

Наши труды не пропали даром, хотя фотографии, выполненные в почти полной темноте и к тому же в узкой и неудобной щели раскопа, не удались, а копия надписи, продемонстрированная специалистам в области иранской филологии, позволила им лишь подтвердить наше определение: читать надпись по этой копии они отказались, так как не были уверены, что художник в ряде случаев не принял за часть надписи трещины на штукатурке и, напротив, не упустил отдельных деталей букв, сочтя их естественными трещинами. Однако уже сам факт находки большой надписи кушанским письмом, первой на территории нашей Средней Азии и второй (после надписи из Сурх Котала), имел большое значение. И когда осенью 1963 г. наша экспедиция вновь приехала в Термез, в ее составе были уже и В. А. Лившиц, известный нам по дешифровке нисийских надписей, и специалист-реставратор Р. М. Цыпина.

Надпись, засыпанная более года назад, была расчищена вновь, и вот тогда-то рядом с нею по мере раскопок пещерного коридора стали открываться всё новые и новые надписи. По-видимому, вскоре после того, как монастырь пришел в запустение, около середины IV в. н. э., буддийские паломники, а то и просто любопытные путники, осматривая покинутые сооружения, превратили входные части этого пещерного комплекса в своеобразную «книгу посетителей», выцарапывая на стенах всевозможные надписи. Все эти надписи, вернее все то, что от них осталось, были тщательно зарисованы под непосредственным контролем В. А. Лившица, а около десятка наиболее сохранившихся надписей было снято со стены и доставлено в реставрационную мастерскую П. И. Кострова в Эрмитаж.

Сразу же было ясно, что прочесть эти надписи будет не легко: в отличие от сурхкоталской некоторые из них сохранились не полностью, написаны они не прописными, а курсивными («письменными», соединявшимися между собой) буквами, да к тому же обычно их пересекают многочисленные выбоины и трещины. Но как бы то ни было, в научный обиход поступил теперь новый материал, который безусловно позволит сделать новый шаг в изучении некогда забытой письменности и загадочного языка Кушанской державы. Если же говорить о наших, советских ученых, то надписи из Кара-тепе — это первые (если не считать мелких находок) памятники кушанской письменности, которые стали их достоянием и сразу же сделали их обладателями ранее невиданного научного богатства. И, приступив к использованию этого богатства, пытаясь по-настоящему овладеть им, советские ученые-иранисты сразу же активно включились в изучение памятников «кушанского письма» вообще. Да это и понятно, так как для того, чтобы прочесть надписи из Кара-тепе (как и любые новые надписи на малоизвестном языке), нужно было тщательно изучить не только все слова, содержащиеся в открытых ранее текстах, но и те грамматические особенности исследуемого языка, которые можно было выявить по прежним находкам. Более того, необходимо было понять палеографию, т. е. характер написания отдельных знаков, букв и их сочетаний. Приступив к анализу кушанских надписей, В. А. Лившиц вчитался в знаменитый сурхкоталский текст, устранил почти все неясности, которые оставались в переводах этого текста, предложенных А. Мариком, В. Хеннингом, Э. Бенвенистом и другими исследователями, и дал его первый связный перевод на русский язык.

Это уточнение перевода надписи из Сурх Котала — ценный вклад в кушановедение, сделанный благодаря кара-тепинским находкам. А что же дают сами надписи Кара-тепе? На этот вопрос точного ответа пока пет, так как работа по их дешифровке еще только началась. Однако кое-что сделано уже и в этом отношении. Так, В. А. Лившпц дал (пока, правда, предположительное) чтение и наиболее ранней из надписей Кара-тепе, выполненной тушью на ту лове глиняного сосуда, и отдельных фраз из двух текстов, выцарапанных на стенах пещерного коридора, Надпись на черепке довольно обыденна, хотя она и носила, очевидно, характер заклинания: «Этот [сосуд] пусть невредимым буд[ет]». Куда более многозначительно звучат Фразы, разобранные в настенных текстах. В одной из них В. А. Лившиц читает «блистательный бог Митра», в другой — «к верховным правителям парода». Но обший характер текстов, из которых оказались вырваны эти фразы, пока не ясен в отличие от еще одной надписи, процарапанной на стене входной ниши второго кара-тепинского пещерного комплекса.