Между плахой и секирой

В пути Цыпф, а потом и Смыков пробовали выведать у Оськи как можно больше сведений о Будетляндии, но почти ничего полезного для себя так и не узнали. Паренек был толков, приметчив, расторопен, но убийственно невежествен и косноязычен. Такие простые слова, как «архитектура», «коммуникации», «лаборатория», «объект», звучали для него как китайская грамота. (Впрочем, он и русской-то грамоты не знал.) Как-никак, а годы беспризорного существования сказывались. Вероятно, похожая судьба ожидала бы и Леву Цыпфа, не повстречайся он в свое время с людьми, способными поделиться с маленьким оборвышем не только хлебной коркой, но и частичкой своего знания.

Верка от нечего делать – шагалось им легко, без всякого напряга, не то что в Нейтральной зоне – стала донимать Цыпфа всякими заумными вопросами, не столько ради удовлетворения собственной любознательности, сколько для того, чтобы выставить своего собеседника на посмешище.

– Лева, ну объясни ты мне, глупой бабе, какая разница между органическими и неорганическими веществами.

Безусловно, Цыпф знал это. Но его объяснение было чересчур пространным, малоубедительным и путаным. Он твердил что-то об атомарной теории строения материи, об особом значении водорода и углерода, входящих в любое органическое вещество, об окисях, закисях, радикалах и тому подобных высоких материях. Кончилось бы все это тем, что Лева окончательно запутал бы и слушателей и самого себя, но ему на помощь неожиданно пришел Зяблик:

– Да что тут долго рассуждать! Если вещество называется органическим, значит, произошло от живого организма. От картошки – спирт, от деревьев – торф, а от нас с вами – дерьмо.

– Хорошо, а в чем тогда разница между живым и мертвым? – не унималась Верка.

– Разве вы сами не понимаете? – на этот раз Лева решил быть осторожнее.

– Нутром-то я, конечно, понимаю. Но ты мне это с научной точки зрения объясни. Я в училище была одно время по уши влюблена в преподавателя дерматологии. Как он рассказывал, как рассказывал! Не лекции читал, а сказки… Особенно про чесотку и опоясывающий лишай. С тех пор у меня слабость к научным объяснениям.

– Вопрос различия между живым и неживым скорее относится к компетенции философии, чем биологии, – как всегда, издалека начал Лева. – Чтобы получить полное представление об этой проблеме, необходимо сначала проследить все формы проявления жизни, начиная от самых примитивных…

Опять начались заумные тары-бары о нуклеиновых кислотах, ферментах, метаболизме, генетическом коде, синтезе белка и парадоксах вируса, который, как известно, нельзя отнести ни к живым, ни к неживым объектам. Примерно с таким же апломбом ученые прошлых веков вещали о флогистоне, теплороде и эфирной природе Вселенной.

– Верка, не слушай его! – махнул рукой Зяблик. – Живое то, что размножается, а до этого, естественно, сношается. Как у нас – мужик с бабой. Или как у цветков – пестик с тычинкой. Или как у моллюсков – сам с собой.

– Не сношаются, а любят, – поправила его Лилечка. – Какой же вы все-таки грубиян.

– Ладно, любят, – ухмыльнулся Зяблик. – Даже песня такая есть… "Любят все, блоха и гнида, любит бабка Степанида, любит северный олень, любят все, кому не лень… " Так и запишем: главный признак живого – любовь.

– И все равно вы грубиян.

– Лева, а ты с Зябликом согласен? – поинтересовалась Верка.

– Ну в какой-то мере… Хотя это весьма условное и примитивное определение. В нем ничего не говорится о целом ряде немаловажных факторов…