Между Полярной звездой и Полуденным Солнцем: Кафа в мировой торговле XIII–XV вв.

Особый колорит торговле с Севером придавала фигура татарского и вообще восточного купца. Мусульмане различной этнической принадлежности были хозяевами магазинов, фондако, включавших и склады, и жилые помещения, и лавки, и порой мечети, как в Кафе[694], так и в Москве[695]. Им принадлежали караван-сараи и целые кварталы. Мусульманские купцы располагали широкими связями, осуществляя сообщение Кафы с Москвой и Заморьем, вплоть до земли Шам, или Сирии, Мисюрь, как в средневековых русских документах назывался Египет, и Италии[696]. Некоторые из них достигали значительного влияния на московских и восточных правителей, как например, Ямгурчей и Абдыл Афыз, ездившие на Север за кречетами и известные своими паломничествами в Мекку[697].

Конечно, торговый обмен между Севером и Югом не представим без итальянского купца, или «фрязина» средневековых русских источников. Владея наиболее совершенной коммерческой техникой, зная различные формы кредитования, вексельный обмен и двойную бухгалтерию, итальянское купечество создало разветвленную сеть торговых поселений с банками, меняльными и нотариальными конторами от Кафы до Сарая по волжскому пути и Львова по «татарскому пути». Итальянцы имели постоянных представителей в отдаленной Москве и даже в Скандинавии.

Итальянцы вели свои дела с особенно широким размахом не только благодаря коммерческой корреспонденции и посредничеству каких-нибудь северных или южных купцов, но и организуя собственные караваны в традиционных направлениях на Львов[698], Киев[699] и Москву[700]. Наиболее предприимчивые натурализовались в Московском княжестве, достигнув значительного положения. Таков Андрей Фрязин, получивший в качестве пожалования богатую пушниной и соколиными промыслами Печору. После смерти Андрея Фрязина Великий князь, Дмитрий Донской, передал печорскую вотчину его племяннику, Матфею Фрязину[701]. Генуэзца Заккария Гизольфи, владевшего замком в Матреге и лишившегося его в результате турецкого завоевания Великий князь приглашал на свою службу в Москву[702]. Личные поручения Ивана III исполнял Демьян Фрязин, ездивший в 80-е гг. XV в. в Заморье с новгородскими купцами[703]. Антон Фрязин, торговавший между Кафой и Москвой[704], сопровждал русских послов в Италию.

Впрочем, далеко не многим удавалось преуспеть в торговле с Севером. Куда больше купцов, фрязей ли, сурожан ли, или каких иных гостей, остались безвестными. Кто-то лишился и богатства, и самой жизни от нападения лихих людей, каковыми полны были тогдашние дороги[705], а то и просто от болезней. Поэтому, говоря о внутренних императивах, побуждавших итальянцев и греков, отправляться далеко на Север, а новгородцев и московитов – на Юг, в Заморье, едва ли достаточно рациональных объяснений.

Эсхатологические ожидания эпохи, сомнения в качестве духовного наставничества Рима, порой доходившие до отрицания католической церкви, как Вавилонской блудницы, стимулировали устремления на Север, отождествлявшийся в мистическом плане с поиском истинного пути спасения через самое тяжкое испытание хладом северного безмолвия, сравнимого с адовыми муками[706].

Здесь особенно примечателен пример Св. Прокопия Устюжского († 1302), происходившего из «западных стран, от латинска языка», купца, не раз приезжавшего в Новгород с торговыми целями, который оставил свою веру, отказался от богатств и стал монахом, снискавшим славу святого подвижника православной веры на севере русских земель, в Устюжанском крае[707].

И надо признать, у Св. Прокопия находились последователи, как некий Джан Баттиста делла Вольпе, знатный сеньор из Виченцы, перешедший в православие и сменивший благоустроенный быт солнечной Италии на суровую жизнь в Московии[708].

Духовные искания, а отнюдь не тривиальная алчность, подвигали и северных купцов в самые отдаленные заморские страны. Едва ли случайны совпадения торговых предприятий некоторых гостей из числа, как русских, так и евреев, татар и арабов с путями паломничества в Иерусалим и Мекку. Здесь нельзя не увидеть устремленности к мистической прародине, которая после долгих скитаний обреталась порой на том же Севере.

Небезызвестный Захарий Скарья, преуспевавший купец, по весьма внешним признакам обвинявшийся в ереси жидовствующих и даже считавшийся их главой, обрел истины отнюдь не в «Талмуде», но в языческих древнерусских верованиях. Знавший, что такое достаток, он осудил имущественные притязания церкви, как торгующей именем Дьявола, и признал единственно верным культ Матери Земли [709], с его санкцией только того богатства, которое дает небесный бог в качестве дара за верное служение земле.