Между синим и зеленым [сборник]

Официантка механически поднялась, протерла рот и уставилась на Костю стеклянными, не своими глазами. Так же в момент пробуждения смотрел Летчик, но Костя не думал сейчас, что есть какая-то связь между официанткой, Летчиком, этим ночным балагуром. Да и не было никакой особенной связи.

– Вы… это самое… тут… – замямлил Костя.

Она привыкла к тупой растерянности тех, кто занял у ночи целое утро, полжизни даже, ради пьяного безобразия.

– Вы не видели тут одного, такого вот. – Он долго пытался изобразить дембеля, думая, какой же тот на самом деле, но слов не подобрал. Не потому, что не было слов, а ни одно слово не подходило дембелю. Ни высокий, ни низкий, ни широкий, ни худой. Дембель и дембель. Прозрачный, ненастоящий. Да хоть какой.

– Кого? – не понимала официантка.

– Так вот… в форме.

– Нет, – уверенно ответила официантка. – Никого я не видела.

Он прошелся вокруг, подышал воздухом, проверил машину. Бензина хватало. Хорошо, хоть так. Костя глянул в кошелек и понял, что денег осталось так себе. Их не осталось вовсе, если честно, в том смысле, что надо было покупать билет на обратный путь или заправляться на дорогу, да и вообще как-то жить, когда он приедет к Летчику. А он еще и не добрался.

Но сейчас Костя старался не думать, что будет завтра, через несколько дней. Что вообще может случиться, потому что знал: что-нибудь да точно произойдет. Такое ясное понимание пришло вдруг, что стало хорошо и понятно. Он просто решил – будь как будет, как бы ни было.

– Вас, может, подвезти куда? Я на машине, – предложил Костя, но официантка бросила нервное «вот еще».

Костя улыбнулся. Было что-то в этой официантке. Ничего особенного на самом деле не было, и Костя это понимал. Но захотелось считать, что эта утренняя девушка с вытрепанными волосами, сонным, опухшим от усталости лицом – та самая. Какая самая – да кто его знает. Никто не знает. Никто не хочет знать.

Шел вовсю третий день. Костя хлопнул по карману, надо уже звонить Ксиве, пусть встречает. Сколько там километров оставалось, триста, что ли. Но пустой карман ответил – ты все проморгал, Костя. Ты прочмокал время и деньги, тебя все кинули, и каждый бы кинул еще, дай только волю, ты даже телефон прохлопал, несчастный. Послышалось, не иначе, кто-то шепнул: «Себя не потеряй».

– А если и потеряю, – вслух ответил Костя, – что с того?

Тогда бы захотелось вернуться домой. Не глядя, кинуть пальцами в кнопки домофона, сигануть через ступеньки и пролеты на четвертый этаж и, не дожидаясь родного топота у порога, броситься, чуть не выломав дверь, на шею и, что есть мочи, закричать: «Прости, прости, пожалуйста».

Он представлял, как будет жить, если решится.

Его бы никто не простил. Ну, по крайней мере, вот так сразу. Но он верил, конечно, что сможет подобрать такие слова, после которых его обязательно поймут. И все станет как прежде – непонятно и легко одновременно.

Продрогший, растирал ладони до первых признаков живого тепла и, убедившись, что вроде бы способен еще как-то крутиться и вертеться, тяжело вздохнул.

Он лежал на родном диване. Что будет с матерью, когда узнает, когда придется ждать двоих, и вообще, дождется ли. И Костя уверенно отбрасывал нехорошие мысли. Таращился в потолок и представлял, как сейчас рухнет прямо на него тяжелая черная пустота.

Из пустоты этой обязательно бы вышел брат и надавал бы наконец ему по морде. Может быть, боль спасла его. Но ничего не болело у Кости, ничего не рвало изнутри.

«Будь молодцом», – вспоминал он слова брата. Но разве брат поступил бы иначе? Разве не отомстил бы за армейского друга? Пацанские принципы, живые дела.

Брат не пришел. Никто не пришел. Никто не приходил. Никто и не догадывался, что нужно прийти. И в тот момент, когда растерянность победила, родилась надежда. Одного желал – поскорее бы добраться до Летчика и добиться справедливости.

«Старики» не спали, но собирались уже слиться с мягким дедовским матрасом, разрешенным по сроку службы. Блаженно хлюпали чай, стучали ложками, хрустели пресным крекером, размачивали края в кипятке.

Неверов хотел прогнать пацанов, но подумал, что сам вчера так же чаевничал. Нет ничего хуже наблюдать, как свободные от нарядов товарищи радуются еще одному ушедшему навсегда дню, предвкушая скорый моментальный сон.

А тут следи за порядком и будь готов в любой момент доложить, если на пороге появится звездистый шакал.

Для системной профилактики нужно было поднять духов после отбоя. Молодой неокрепший организм все-таки должен успеть отойти от ночных побоев, отдохнуть перед встречей со скорым всесильным утром.

Но сегодня «старики» решили отдохнуть. Ночной мордобой, как ни крути, требовал и дедовского напряга: разбуди-подними-проверь на прочность. Убедись в отсутствии офицера, поставь на фишку бритого лоха, проверь, зрячий ли тот, в конце концов. Разомни кулаки, потяни суставы, сам успей встретить ночь и не сдохнуть от проклятого утреннего подъема.

В умывалке Неверов долго разглядывал зеркало. Следил за изгибами разводов и папиллярным орнаментом шлепков на поверхности. Трещал плафон, шумел сортирный бачок, сверлили в окне цикады.