Между синим и зеленым [сборник]

– Я бы черканул параллель с нашим делом, но это маловероятно. Пока ты прохлаждаешься, у нас появилась перспектива. Там страшное дело, если честно. Сектантская муть, представляешь? Один проповедник типа нашел связь с космосом. Вся эта бодяга, ну, знаешь.

– Не знаю. Ничего я не знаю, Леха. Какая связь, какой космос?

– Секта, говорю же. Космическое братство. Их там несколько человек всего. Я наведался к той мамаше, помнишь?

– Той самой? Особенно убитой?

– Ну да, это в последнее наше дежурство было, когда ты выезжал. Она же звонила в дежурку, мой номер ей дали. Так вот, вы так закружились тогда, что забыли изъять зубную щетку ребенка для экспертизы, на случай, если… ты понял. И вот я приезжаю, а женщина до того спокойная. Я спрашиваю, ну, как вы? Она улыбается, все, говорит, хорошо, спасибо. Ну, спасибо так спасибо. Не понравилось мне ее поведение. Начали работать, пробивать. Оказалось, она в этой вот секте. А дальше по кругу. Понял? Мы стали отрабатывать всех родителей, которые заявили о пропаже детей. Оказалось, они все в этом братстве космонавтов. Они детей туда приводили на какие-то подготовительные испытания.

– Так… дальше?

– А дальше пока непонятно что. Либо так им промыл мозги этот проповедник, что они забыли, куда дели детей. Либо здесь что-то серьезнее. Ложный донос, и все в этом духе. Работаем, короче.

– Да уж… давно такого не было.

– Ты про мою активную работу?

– Нет, про сектантов. Да и про работу тоже. Можешь, когда хочешь.

– Ну да, – улыбнулся Леха, – я просто подумал, что чужих детей в самом деле не бывает. На тебя посмотрел, на Гришу. Все-таки отцовство – это, наверное, круто.

– Опять влюбился?

– Не знаю, – растерялся Гнусов, – может быть, окончательно полюбил.

Куда он гнал, зачем колесил дворами, я не спрашивал. Мне хотелось верить, что Леха, мой добрый Гнусов, приедет в такие несусветные дребеня, в которых я точно встречу сына.

Но мы ехали и ехали, молчали и молчали.

– Но ты же не сектант?

– Нет, к сожалению. Иначе бы я знал, где искать Гришу.

Задумавшись, что же теперь будет и будет ли что-то вообще, я следил за дорогой сквозь боковое зеркало. Жизнь неслась не останавливаясь. И время уходило, ни о чем не думая.

Я косился на Гнусова и замечал, насколько тот сдержан. Вцепившись в руль, он гнал уверенно, сам не зная куда, может быть, желая доказать, что не такой уж он плохой на самом деле. Когда Леха уловил мой взгляд, то вопросительно дернул подбородком, а я утвердительно кивнул и еще раз сказал спасибо.

Я думал: а вдруг он все же был с Катей и, что если Гриша – его ребенок, а вся эта поисковая миссия не что иное, как желание отыскать свою, гнусовскую, родную часть.

Почти сказал – останови машину, как Гнусов сам прекратил движение.

– Куда мы приехали?

– Пошли, – сказал Гнусов.

Он смело распоряжался моей сжатой волей. Я соглашался и не перечил.

Тяжело думать о причинах и следствиях, связях и смыслах, когда ищешь сына, который, может быть, вовсе тебе не сын, точнее, наверняка не знаешь, но думаешь о худшем, потому что сбежавшая Катя, потому что пьяный Гнусов…

Запах формалина и хлорки от вымытого недавно пола преследовал вплоть до входа в кабинет главного судмедэксперта, и чем ближе становилась дверь с пропечатанной табличкой, тем сильнее хотелось броситься обратно и бежать, бежать.

– Ты же не думаешь, что…

Но Леха не думал, а предполагал, потому что, как всякий опер, сначала получал, а потом проверял информацию.

Сколько-то еще мы стояли и ждали, и потом пришел очкастый белый халат с отсутствующим лицом и руками в прорезиненных перчатках. Он проводил нас в лабораторную, где я ничего не увидел, потому что не смог пройти в предполагаемое место нахождения моего распотрошенного уже Гриши, и, Боже мой, спасибо Тебе за Гнусова – он решился и шагнул, а когда вышел, я готов был его расцеловать, потому что сказал: «Все нормально, пошли».

И мы ушли, и стало так хорошо, словно Гриша нашелся, словно простой намек на жизнь означал главное – найдем, а нынешняя суета рано или поздно кончится.

Мы прыгнули в машину. Гнусов нервно наяривал какую-то мелодию, стуча пальцами о пластик панели.

– Мне нужно кое-что тебе сказать, – сказал Леха и отвернулся.

Когда я мысленно опередил его признательные показания о связи с Катей и возможном отцовстве моего сына, когда бьющая почти сериальная муть ударила все-таки проступившей сквозь лицо краснотой ярости, раздался звонок. Я сбросил вызов, но тут же снова позвонили.

– Ну, говори!

– Потом, ответь сначала на звонок.

Звонила мама, и пришлось врать, что мы почти отыскали Гришу и скоро вернемся домой.

Пока разговаривал, Гнусов аккуратно развернулся и снова куда-то поехал.

– Что ты хотел сказать?

– Сказать? – удивился Леха. – Да вроде ничего.

Я боялся раскручивать его. Я был не готов услышать это еще раз, но уже на трезвую голову.

Ни о чем не думал. Ничего не говорил. Вроде так устроен человек, что не может не думать, а я смог. В этом лишенном всех чувств состоянии так легко стало ждать встречи с новым чувством, имя которому – счастье.

– Куда дальше?

– Поехали, еще проедемся.

– Скажи мне честно… – Я не знал, как спросить.