Между строк (СИ)

И не собирался отпускать, желая продлевать мучительные ласки, чтобы напиться капитаном вдоволь, потому что первый бокал всегда самый лучший, в нём ярче букет, насыщенней цвет и острее послевкусие. А то, что мужчина, лежащий сейчас под его командованием, продержится долго, Коста не сомневался, умело осаживая давящим жестом пальцев, и временами останавливаясь, чтобы дать контраста, чтобы вытянуть всё желание обладать до последней капли и чтобы эти тонкие упрямые губы, привыкшие сухо раздавать распоряжения, ловили судорожно воздух на самых пиковых моментах и сходились в узкую линию, терпя чужую власть над собой.

***

Несколько секунд до того, как Флав проснулся, Северино мучительно решал внутри себя дилемму — разбудить или наслаждаться сонной мягкостью и податливостью канатоходца? У всех людей свои спусковые крючки, и одним из таких вот крайне возбуждающих фетишей для капитана являлся сон партнера. Кажется, он бы вечно любовался красивым спящим мужчиной, а уж если есть возможность во время этого держать его в объятиях, так все, можно считать это точкой невозврата.

Выбор был в итоге сделан за него, включив в себя обе альтернативы — Флав проснулся, но перед этим капитану досталось несколько неповторимых мгновений его сладкого дремотного состояния между сном и явью. По коже пронеслась мгновенная волна мурашек, когда капитан почувствовал пальцы Куэрды между своих пальцев, и сжал его ладонь бережно и крепко. Северино не знал (серьезно, что вообще можно знать, когда твой возбужденный до предела член подпирает бедро отчаянно-желанного партнера?), как такое возможно, но каждое слово и каждый жест канатоходца умудрялись попасть в цель, задеть что-то очень важное, глубинное.

Когда руки Флава стали так по-хозяйски ласкать его, Северино даже не осознал, что на самом деле следует за его ладонями, прогибаясь, стараясь максимально продлить прикосновения и не желая отставать, точно намагниченный. Дыхание сбилось, стало хриплым и рваным, из груди рвались короткие тихие стоны.

Пальцами он залез в растрепанные со сна волосы любовника и, притянув его лицо к себе, поцеловал долгим открытым поцелуем в горячие губы, проникая меж них и лаская его рот так, точно это был его последний поцелуй в жизни. Или первый? Кто разберет, когда по телу прокатываются уничтожающие любые границы и запреты волны обжигающей страсти? Северино будто решил забрать с губ Флава собственное имя, сказанное так, что на него отзывалась жарким огнем каждая клеточка капитана, не меньше. Все тело горело — особенно сильно в местах засосов, которые назавтра станут красноватыми напоминаниями о сегодняшней страсти.

Завтра… Да кого вообще волнует какое-то там завтра, которое может и вовсе не наступить? Все, что у него есть — это сегодня, прямо сейчас. Это гибкое тело канатоходца, его пылкие быстрые ласки, заставляющие окружающий мир казаться смазанной выцветшей иллюзией, фокусируя на том, что действительно важно — здесь и сейчас.

Капитан наслаждался прикосновениями и поцелуями, которые в изобилии дарил ему Флав, но этого все равно было мало, катастрофически мало. Шумно выдыхая после каждого жалящего поцелуя, каждый раз попадающего точно в цель, точно туда, где он чувствовался наиболее ярко, и едва заметно вздрагивая от прикосновений к соскам и головке члена, он не мог и не хотел усмирить желание большего, страсть к более грубым ласкам. Все его тело буквально кричало о жажде соития, жажде обладания прекрасным телом канатоходца. Он ловил каждый поцелуй и отчаянно не напивался ими, потому что, сколько бы их ни было, все равно недостаточно, как невозможно объесться любимым десертом.

Стало ясно, что если это не прекратить сейчас, то капитан кончит раньше времени. Впрочем, у него было четкое ощущение, что пока Куэрда рядом, у его члена нет шансов успокоиться, сколько бы раз он ни изливался. Обнаженные и блестящие в лунном свете бедра Флава так плотно обхватывали его, словно капитан пытался куда-то убежать. Не думая (думать он перестал еще где-то там, в трактире), он простым приемом, которому научился еще в юности, в годы знакомства с рукопашным боем, перевернулся так, что канатоходец оказался снизу. Ладони Северино уперлись по обеим сторонам от головы Куэрды.

— Мой дом — мои правила, — хрипло прошептал он в ухо Флаву, прихватывая мочку губами, обсасывая и чуть прикусывая. — А значит, и вы тоже мой…