Между строк (СИ)

— Пишешь новые строчки в нашу с тобой библию? — спросил Куэрда, когда вкус портвейна разбавил терпкие капитанские поцелуи, а его пальцы лениво поползли по плечу канатоходца.

Никогда раньше Коста не стал бы затрагивать прошлое любовника, но с капитаном это не проходило. Язык Флава если не был занят телом любовника, то озвучивал забродившие в послеоргазменной пустоте мысли, так и просящиеся наружу. Но Куэрда ничуть не чувствовал своей вины и даже того оттенка боли, которую мог вызвать своими вопросами. Казалось, что высказывая, извлекая всё то, что так давно и глухо жило в любовнике, наружу, тот с облегчением избавлялся от старого, словно очищаясь, сбрасывал засаленное оперенье, обрастая новыми, ровными крепкими перьями.

Горячее, пропитанное страстью тело капитана даже после секса не давало успокоиться. Коста мысленно благодарил луну за возможность вылизывать пусть даже взглядом кожу, спотыкаясь на оставленных собственными губами ярких отметинах. Каждый жалящий поцелуй, расцветивший клеймом собственности проходящей ночи капитанское тело, приносил канатоходцу толику сладкого удовлетворения. Жадный и похотливый хищник, живший внутри, возился, где то на задворках разума жирным объевшимся червём. Свою ненасытную до телесных утех натуру Флав часто оправдывал наследственностью. Впрочем, когда об этом упоминалось со стороны, канатоходец не терпел подобного, тут же ввязываясь в драку и жестко наказывая говорливые языки.

— Ты не приходи в лагерь циркачей, ладно, Сев…

Тепло подогреваемого с боку телом любовника и заботливо накрытого сверху одеялом, размаривало, несмотря на то, что перед этим Коста проспал пару-тройку часов, ожидая возвращения Мойи.

— Не светись. Я сам найду тебя, — Флав не сдержался и зевнул, — или пришлю Лучи. Ты его знаешь…

Портвейн на голодный желудок добивал, неизбежно отправляя разум вслед за телом в вязкий сон.

— Ящерка передаст где…

Язык заплетался, а глаза уже спали, в то время, как ладони всё ещё медленно блуждали по горячей коже не желая отпускать тело даже на короткий миг ночи.

— И на представление…

Еле слышно, почти одними губами недосказано, словно вырвано из целой фразы без начала и конца, потому что Коста уже спал, уткнувшись влажным лбом в плечо любовника, плавая в тягучей бархатной покачивающейся и охватывающей всеобъемлющей бархатной черноте сна без сновидений.

***

Северино только кивал на слова Флава — отвечать словами казалось чем-то кощунственным, неестественным. Он слушал голос канатоходца и упивался его тихими словами. Когда голова Куэрды опустилась на его плечо и тот перестал сонно бормотать, уснув, капитан притянул его ближе — уже мягкого и расслабленного сном, но все еще взмокшего от секса.

Северино не мог спать рядом со своими любовниками — ни с одним из них, кроме Фрэнка. Он пытался — безусловно, но каждый раз ему было неудобно, тело затекало, и он ловил жесточайший приступ бессонницы, нетерпеливо ожидая наступления утра, когда можно будет перестать делать вид, что ему нравится лежать рядом с человеком. Будучи полностью готовым к этому к этому, капитан закрыл глаза и попытался расслабиться. «Уснуть, конечно, не удастся, но, может, хоть немного отдохну», — подумал он, проваливаясь в теплый комфорт постели и лежащего рядом мужчины. Подушка, которую они без неудобств делили, казалась такой мягкой и приятной на ощупь, одеяло — тяжелым и не жарким, ночной ветерок приятно охлаждал кожу, а запах Куэрды убаюкивал, даря ощущение желанного успокоения.

Прежде, чем Северино успел понять, он провалился в крепкий сон, так и продолжая бессознательно гладить любовника и прижимать его к себе.

— …Возьми вот этот, с пиритом, посмотри, какой красивый, — Северино протянул Фрэнку камушек, блестящий самородными золотистыми кристаллами.

Тот посмотрел на камень и мягко отстранил руку Северино, вернувшись к созерцанию пятнадцати красивых камней, лежащих перед ним на песке. Делавар, однако, руку не убрал, и через некоторое время Фрэнк обернулся на него. Отчаянно щурясь против солнца, светившего в глаза, так что светлые волосы священника, сплетенные в косичку, казались нимбом, Северино пытался посмотреть ему в глаза, и не мог — мешал яркий свет.

— Золотоискатель из тебя такой же, как и пират, — Фрэнк улыбнулся. — Это не пирит, а золото, Сев, — он бережно закрыл руку Северино, держащую камушек, обеими ладонями. — Оставь себе.

…Звонкие голоса ранних птиц органично вплелись в ткань сна, медленно возвращая капитана к реальности. Те несколько секунд, пока Северино находился на половине пути от сна до яви, он был спокоен, расслаблен и счастлив — три составляющих, давненько не собиравшихся вместе одновременно. И лишь в последний миг, когда воспоминания о прошлой ночи догнали просыпающееся сознание, он дернулся и открыл глаза.