Между строк (СИ)

Коста любил доводить собственных любовниц до того состояния, когда они вымаливали у него секс, изнывая под умелыми ласками. С мужчинами он предпочитал грубоватый быстрый перепихон, не обременённый чувствами и обязательствами. Капитан, судя по всему, попадал в исключение. Куэрда с удовольствием провёл бы с ним половину, а то и весь день в постели, вытягивая из него стоны и расцвечивая его строгое лицо разнообразными эмоциями.

Упёршись затылком в подушку, нагло выставляя острый кадык и прикусывая призывно губы, пуская мышечные волны по крепкому рельефу тела, двигая рукой вверх и вниз по обоим стволам, Флав царствовал в этой постели здесь и сейчас.

***

Северино не сдержался, рассмеявшись на слова Флава — метафора про «капитана на посту» удалась на славу. Его тихий смех прервался нетерпеливым стоном — канатоходец явно знал свое дело, умело водя рукой по его члену, возбуждая еще больше. Он поймал палец любовника, который тот до этого так соблазнительно обсосал и отправил в рот, обхватив кольцом губ, имитируя оральную ласку, двигаясь по нему вверх и вниз, обласкивая языком.

Поскольку у капитана не было формального начальства, никто не мог высказать ему свое веское «фи» за опоздание. Фактически его рабочий день начинался тогда, когда он объявлялся в кордегардии. Формально у стражников были четкие смены, и Северино старался появляться на работе пораньше, чтобы успеть застать ночную смену и их отчет. Не то чтобы он так сильно любил свое дело, среди ребят, конечно, бродила шутка, что «Севэро женат на работе», но лишь потому, что прикладывать свое время и силы ему было больше не к чему — ко всякого рода утехам он оставался равнодушен. Да и так ли это странно, учитывая его многолетний багаж, постоянно вертящиеся в голове тяжелые мысли? Капитан часто думал о том, что он добился своего высокого поста так быстро вовсе не потому, что у него были высокие убеждения «сделать мир лучше» или что-то вроде того, а потому что это являлось единственным доступным для понимания и осуществления смыслом его жизни.

Так вот, Северино, являясь по сути сам себе начальником, мог задержаться настолько, насколько он хотел. А сегодня он, безусловно, хотел именно этого. Прямо сейчас, впитывая кожей ласки Флава, он вообще желал заниматься любовью весь день напролет, и к черту проклятую работу. Капитан проскользил поцелуями до виска, а затем и до уха Куэрды и прошептал:

— Так, как захочется.

Однако что-то ему подсказывало, что терпения на долгую прелюдию у него все равно не хватит — и это само по себе было странно, ну, конечно, если бы Северино дал себе возможность задуматься об этом. Обычно чтобы вообще настроиться на секс — психически, не физически — ему требовались возбуждающие манипуляции и долгое убеждение себя в том, что он все-таки хочет этого, а все потому что ни одного своего партнера он на самом деле не желал, а лишь пытался заткнуть попыткой отношений зияющую рану в своей душе, вот и все. Сейчас же он горел страстью. Флаву не требовалось делать ничего фантастического, чтобы член капитана встал крепким колом — достаточно просто быть рядом.

От интенсивных ласк внизу живота все сладко сжималось, скатываясь в тугой ком, ворочающийся внутри лениво проснувшейся змеей. Ограниченный в движениях, Северино поймал это фантастическое полузабытое ощущение, когда все, чего ты хочешь — до безумия сильно — это как можно сильнее увеличить площадь соприкосновения своего тела с телом любовника, не просто войти в него, а слиться с ним.

Темные глаза капитана зажглись, выдавая его нестерпимое желание, он дышал неровно, через приоткрытые губы, но все, что ему было доступно — это гладить Флава руками по груди и животу, очерчивая напряженный пресс и задерживаясь на его сосках. Когда Куэрда выгнулся, призывно подставляя свою шею под поцелуи, капитан не выдержал — слишком красиво солнце очерчивало рельеф его тела, слишком желанным его делало утро, слишком сильным было желание, копящееся сладкой истомой в эрегированном члене.

Он припал к Флаву, как безумный обцеловывая его шею от подбородка до самой ямочки меж ключицами, словно пытаясь напиться этими поцелуями, насытиться запахом его возбуждения, идущим от всего тела. С парой из них он явно перестарался, неосознанно «отдавая долг» за вчерашние засосы, до сих пор горящие красными метками на коже. За шеей последовали плечи, затем грудь — он облизывал и чуть прикусывал гладкую вкусную кожу, водил по ней руками, расчерчивая ее красноватыми следами от пальцев. Голова капитана, обычно сильная своей логикой, давно попрощалась с ним, и сейчас он мог думать только о столь желанной близости.

— Я хочу тебя… — торопливо зашептал он между поцелуями, плохо соображая, что говорит. — Боже, как же я хочу тебя… иди ко мне…