Между жизнью и честью. Книга I

«В колхозе был труд каторжный, — рассказывала Екатерина Ивановна. — Долгое время советская власть заработную плату колхозникам не платила, просто записывали „трудодень“. На этот трудодень давали зерно, но очень мало, хотя всегда обещали больше. Слово своё никогда не держали. Народу жилось тяжело. Мы сами часто голодали. Выручала река Усожа, которая была полноводная и богата разной рыбой. Брат Иван был хорошим рыбаком, это и спасало нас от голодной смерти».

Работали, как проклятые, с рассвета до заката. А ещё и свой огород надо было обработать. Да и хозяйство накормить. А потом с каждого двора Советы забирали часть картошки, яйцо, даже шкуру от поросёнка надо было сдавать. Садов ни у кого не было, потому что за каждую яблоньку надо было налог платить. Топиться было нечем. Жили в холоде и голоде. Всю жизнь проработала я в резиновых сапогах, промесила грязь на ферме, а пенсии вот заработала только двенадцать рублей. Что мы видели в этой жизни? Ничего. Вот я думаю, зачем было эту революцию устраивать? Лучше жить не стали. Как были лодыри и пьяницы, так они и при новой власти остались. Они думали, наверно, что новая власть им добра с небес насыплет. Ан, нет! «Без труда не вытащить и рыбку из пруда».

* * *

Начало правления Никиты Хрущёва почти совпало с моим рождением, конец же наступил, когда я училась в третьем классе Дох-новичской восьмилетней школы. Я росла в крестьянской многодетной семье. Отец мой Войтенок Фёдор Иосифович прошёл всю войну (подробности его боевого пути в книге 2 «Между жизнью и честью»), мама Войтенок (Бобок) Матрёна Алексеевна (о ней я рассказывала в первой главе этой книги), старшие братья Анатолий, Валерий и младший брат Пётр.

Жили мы очень бедно, можно сказать, беднее нас не было не только в переулке, но и во всей большой части села, которая состояла из Моло-това, Сосновки, Рябовки и Заречья. Село наше занимало огромную площадь, улицы протяжённостью не один километр, упирались либо в бескрайние луга, куда гоняли в ночное лошадей, либо в лесные массивы.

Теперь я понимаю, что бедность эта началась с Советской власти, которая уничтожила передовой класс трудящихся. У нас не было бабушек и дедушек, их тоже уничтожила власть, позже их всех реабилитировали.

Вдобавок наш дом сгорел в 1953 году (меня ещё не было на свете) жаркой июньской ночью.

Примечание.Подробности в рассказе «Мама».

Но и соседи жили не так уж богато, разница была небольшая. Жили все дружно, всегда помогали друг другу. Иначе было нельзя. Резать торф объединялись семьями и каждой семье резали по два-три дня, как повезёт с залежами, на сколько кирпичей находка, толстый ли слой расчистки и, наконец, не рухнет ли всё в одночасье. Такое, помню, было и у нас. На высоком берегу речки расчистили большую площадь, стал папка работать подъёмником. Восхищается, что торф коричневый с прожилками, да ещё на шесть кирпичей! Выбрали мы треть территории, и тут хлынула вода из-под земли. Вмиг затопила карьер, и всю очищенную территорию. Это стоило больших нервов отцу и маме. Пришлось искать новые залежи. Без торфа не перезимуешь.

Картошку сеяли тоже несколько дворов сразу. В каждом крае посев по-своему. У нас на Брянщине, например, надо было обязательно каждую картофелину посадить в землю срезанной стороной, а идущий следом с граблями накрывал навозом, только потом проходил плуг и накрывал всё это. Потом проезжал второй раз, и только после этого снова сеяли. Плуг тянули всегда две лошади, одна шла бороздой, другая — рядом. Пахарь то и дело покрикивал: «Бороздой!»

Убирать урожай начинали с середины сентября, картошник (у нас он называется «бульбошник») никогда не косили. Картошку убирали лопатой, то есть вскапывали весь огород, сразу же сортировали на крупную, сеянку и мелкую. Она просыхала на солнце до вечера, и её сразу переносили в подвал, каждую в отдельный закром. Уборка продолжалась неделю и больше, это зависело от помощников, от работы в колхозе.

Мелкой картошкой кормили поросёнка, кур, крупной питалась семья, а сеянка была неприкосновенна — для посева. Картофель была ежедневно в меню колхозников, порой, три раза в день. Ели её с молоком, простоквашей (у нас называлась «сорокваша»), огурцами, капустой, иногда получалось с селёдкой. Но такое бывало очень редко, хотя и стоила она не так дорого: не очень качественная (сейчас даже помню запах) по 78 копеек и очень вкусная по рублю 13 копеек. Сельдь привозили в магазин в больших бочках, приготовлена она была сухим засолом.

Нашей большой семье до нового урожая часто не хватало картофеля, приходилось корзин восемь-десять брать взаймы у соседки Насти, которая жила с матерью, взрослая дочь её Нина проживала в Одессе.