Между жизнью и честью. Книга I

Помнится такой случай, когда навоз увозили с нашего двора. Мне тогда было года четыре. Я шла домой от соседских детей, а с бугра (холма) мчала лошадь. Как у нас говорят, взбесилась лошадь. Увидев её, я побежала со всех ног к дому. Чувствуя, что не успею забежать во двор, я завернула за угол дома к глухой стене. Лошадь тоже свернула следом. Страх нёс меня быстрее ветра. Я впереди лошади обежала вокруг дома, забежала в дом и спряталась под кроватью. Сразу же пришла и мама со двора, она долго не могла прийти в себя. Сидела на скамейке, развязав платок, и всё повторяла: «Господи! Господи! Слава тебе, Господи! Как же ты, дочечка, убежать успела!? Сердце оборвалось, думала, задавит».

С колхозного двора от двух огромных конюшен навоз увозили на машинах. Я любила эту пору, потому что машины проезжали мимо нашего дома. На машине сидели четыре женщины, которые разгружали навоз в поле. Всю дорогу туда и обратно они звонко пели удивительно красивые песни.

Осенью надо было убирать урожай в колхозе, работали семьями, каждый на своей делянке. В последнюю очередь убирали сахарную свёклу. Нередко случались заморозки. Выкапывали, выбивали её лопатой, ручка которой не раз ломалась. Свёкла была огромных размеров, не то, что сейчас — «хвостики». Сначала складывали в кучи, прикрывали ботвой и тонким слоем земли. Потом, дождавшись очереди на грузовую машину, свёклу увозили в район. Урожая бывало не одна машина. На пункте сдачи, часто сбрасывали большой процент, якобы, за грязь. Хорошо помню, как тщательно очищали каждый корнеплод. Но… не поспоришь.

Мы с нетерпением ждали зиму, потому что зимой за свёклу в колхозе выдавали сахар. В магазине белый сахар стоил 80 копеек, а рыжеватый — по 76 копеек. Мы покупали крайне редко. За свёклу получали сахара немного. Помню, мама всегда ходила с наволочкой. Приносила килограммов восемь. Она варила нам конфеты. Растворяла в молоке сахар и кипятила, потом разливала по тарелкам, остужала и разрезала на кубики. Они могли быть светлыми и коричневыми, это зависело от времени варки. Я угощала своих подружек — в их домах такое лакомство не готовили, им покупались конфеты в магазине. Они и меня угощали.

Мы с младшим братом делали себе мороженое: насыпали в молоко сахар, добавляли туда снега, всё смешивали и выносили во двор в сугроб. Потом быстро заносили в дом. Старались съесть, пока снег не растаял.

Зимой женщинам работы было меньше. Выбрасывали навоз из конюшен, делали из конопли волокно (пеньку). Чтобы получить волокно, каждая женщина на своей делянке вместе с детьми из конопли выбирала замашки. Они непригодны для этого волокна. Созревшую коноплю убирали, связывали в снопы, затем в копны. Помню, они такие были высокие, похожие на юрты. Мы после уборки играли в прятки в этих «домиках». Помню, как молотили коноплю прямо в поле. Поздней осенью её замачивали в карьерах (после торфа). Зимой сушили в колхозной бане, мяли в мялке, освобождая от костры. Полученное волокно отправляли на пенькозавод в город Стародуб.

Новый год в доме всегда был с ёлкой. Елка была яркая, нарядная. По рассказам мамы, когда родился первенец, она собрала сметаны, молока и в зимнее воскресенье отправилась за двенадцать километров в Ста-родуб на базар (рынок). Продав всё, купила игрушки для ёлки. Помню, как мне папка купил светло-синего Деда Мороза, как я несла его сама от магазина до дома. Он был лёгкий (внутри полый), хоть и в половину моего роста. Он стоил целых три рубля. Денег у папки не было, поэтому ему товар отпустили «на веру». Такое в селе не редко бывало, правда, не каждому верили, и не каждому отпускали.

Свет на нашем переулке появился, когда я училась, кажется, во втором классе. Это, где-то в году 1964–1965. Хорошо помню, как я выполняла домашнее задание при керосиновой лампе.

В школе, где я начинала обучение, нам давали чай или молоко, которое кипятили в этом же здании на плите, вмазанной в грубку (лежанку). Каждый ученик приносил с собой скибку (ломоть) хлеба. В третьем классе стали привозить по заказу булочки по пять копеек. Деньги сдавали заранее. Даже сейчас помню запах и вид булочки детства. Правда, с чаем довелось попробовать раза два-три. Да, не было и пяти копеек.

Билет на детский сеанс тоже стоил пять копеек. Но добрый киномеханик дядя Алик мог пропустить без билета и за четыре копейки. Иногда ухитрялись утащить из гнезда куриное яйцо, которое принимали в магазин по шесть копеек. Но кур было мало, нечем было кормить, а ещё и накладывали налог на каждый двор на обязательную сдачу яиц.

Хорошо помню голос верхового, который созывал взрослых на собрание. Он подъезжал к окну и громко кричал: «На собрание!». Мог крикнуть два-три раза, пока не поймёт, что его услышали. Это происходило или летом, когда уже всё управлено дома, и наступили густые сумерки или зимой, когда солнце спускалось за горизонт. Много позже уборщица конторы разносила по домам маленькие бумажные полоски — приглашения либо на собрание, либо на заседание правления.