— Пап, расскажи, как ты в танке горел под Москвой, как замерзал, — часто просили отца старшие сыновья по вечерам.
Год и четыре месяца прослужил Фёдор в армии, когда началась Великая Отечественная война.
«Мне выпала огромная честь, — вспоминал он, — защищать столицу, товарища Сталина».
Отец доставал из сундука в тёмно-зелёном переплёте книгу «И. В. Сталин», открывал нужную страницу, читал и клал на место. Так бывало каждый вечер.
«Зима сорок первого года выдалась морозная и снежная, — рассказывал отец. — Мы хорошо замаскировали свои танки. Мой Т-34 стоял ближе всех к дороге. Появилась колонна немецких танков, следом двигались бронетранспортёры с пехотой. Моей задачей было: ударить по головной машине, подпустив врага поближе.
План удался. Был подбит одновременно и последний танк моим другом Сергеем. Среди немцев началась паника, они стали съезжать с дороги. Правда, что в родном доме и углы помогают. Вот в наших сугробах и засели фашистские танки на днище, став нашей мишенью. Скоро немцы очухались и открыли ответный огонь. У них было больше техники, но нас выручила внезапность. Немецкие танки превращались в пылающие костры. Начался плотный артиллерийский огонь с обеих сторон. Из-за прямых попаданий противника заклинило башню нашего танка, перебило механизм включения скорости.
В этой сложной обстановке наш танк оказался во время затишья между своими и врагами. Ночью мы принялись за ремонт.
„Рус, сдавайся!“ — кричало немецкое радио.
Ещё бы! За пленного советского танкиста немцу полагался десятидневный отпуск домой. Конечно же, хотелось врагу зафиксировать, как русский танкист пал духом и сдаёт Москву. Потому и кричал фашист до хрипоты: „Рус, сдавайся!“.
Как только машина получила возможность дать задний ход, мы соединились со своими. Я не чувствовал рук, было обморожено и лицо. Врач, оказав помощь, запретил вести танк, но остановить нас было невозможно, мы вновь шли вперёд».
В автобусе было тихо, только голос отца о битве под Москвой доносился до Анатолия. Он выпрямился, расправил плечи. Был уверен, что никогда не подведёт отца, не замарает честь советского солдата…
Помнить, нельзя забыть!
Эта единственная фотография моего двадцатипятилетнего отца Войтенок Фёдора Иосифовича, уцелевшая после пожара — летом 1953 года. Сделана она по окончании самой кровопролитной и самой жестокой Великой Отечественной войны.
В моей памяти жива чёткая картина: по узкой тропинке через колхозный сад, размахивая руками, широкой стремительной походкой приближался отец.
Мама сажала в огороде тыкву, я помогала ей. Поравнявшись с нами, он бросил на ходу: «Где лежит моя орденская книжка?» Он был взволнован и суетлив.
«Зачем она тебе понадобилась?» — вопросом ответила мама.
«Где я спрашиваю?» — уже рассердился отец и гневно добавил: — «Они говорят, что я не имею права открывать памятник погибшим односельчанам, что нет у меня такого ордена Отечественной войны I степени».
«Лежит на месте, где и лежала», — тихо ответила мама.
Уже через минуту с орденской книжкой в руках отец мчал к сельскому клубу.
9 Мая 1967 года именно он открывал памятник воинам — землякам, погибшим в боях за Родину.
Мой отец был великолепным гармонистом. Выходил на улицу, садился на лавочку и начинал свои переборы. Я, усаживаясь рядом, всегда просила: «Папка, сыграй „Напрасно старушка ждёт сына домой“. Он никогда не отказывал единственной „дочечке“. Но, пропев слова „Ей скажут, она зарыдает“, замолкал, скрипел зубами, отворачивал от меня лицо.
Теперь я понимаю: он плакал… молча…
Папка умер 5 апреля 1969 года, прожив всего лишь 49 лет.
Примечание.