Когда рушится надежный и знакомый порядок, психика ищет стабилизирующую привязанность. Так и посткатастрофические сцены «Гравитации» моделируют элементарное стремление к эмоциональной связи между двумя выжившими космонавтами – Мэттом Ковальски и Райан Стоун. Разделенные воцарившимся хаосом, они зовут друг друга, протягивают руки навстречу друг другу и всеми силами стремятся вновь соединиться. Один пытается ухватиться за другого и удержаться в бесконечном пространстве. Образом этого стремления к единению служит соединяющая астронавтов веревка, которую Ковальски закрепляет с помощью карабинов. А замедленное движение, которым он, старший из двоих, в конце концов открывает карабин, добровольно разрывая связь, так как гравитация грозит увлечь обоих в глубины Вселенной, становится иллюстрацией боли разделения. Стоун затем делает все, чтобы поддерживать радиосвязь со своим коллегой, и пытается спасти его при помощи космической капсулы «Союз» – тогда-то ее действия и позволяют непосредственно ощутить и увидеть отношения между привязанностью и освобождением
. Постоянное стремление обрести связь пронизывает весь фильм, сам по себе пропитанный чувством одиночества. Оно ненавязчиво проявляется в тот момент, когда Райан получает ответ от эскимоса на свой радиосигнал бедствия. Хотя зрители не понимают эскимосский язык, из звукоподражательного обмена между ним и Стоун становится ясно, что эскимос неправильно истолковывает ее сигнал бедствия, думая, что «мэйдэй» – ее имя. И наконец стремление к обретению связи достигает крещендо, подобно бурному сплетению исполняемых несколькими солистами музыкальных партий: Стоун все-таки направляется к голубому шару Матери-Земли в кабине китайской капсулы, преследуемой взрывающимися деталями космической станции. Она летит на сотканном из звуков симфоническом ковре, и воссоединение с давно потерянной родиной уже неизбежно. До этого момента едва ли какой-либо другой фильм смог проиллюстрировать потребность человека в привязанности более многогранным и проникновенным образом с использованием визуальных эффектов, чем «Гравитация». Исследования Боулби (Bowlby, 1975 [1969]), посвященные поведению привязанности у ребенка и затрагивающие вопросы этологии, неоднократно критиковались в среде психоанализа; и задача кинофильма, безусловно, не в том, чтобы определить, является ли привязанность вторичной потребностью, берущей начало в сексуальных побуждениях, или же она относится к первичной, инстинктивной модели поведения. Но масштабы и глубина темы поиска привязанности и единения, которой пронизаны обширные посткатастрофические сцены из «Гравитации», как нельзя лучше доносят до зрителя (и наглядно иллюстрируют) мысль, что поведение привязанности на самом деле принимает форму мощной и универсальной фундаментальной тенденции, необходимой для выживания человеческой психики среди потрясений реальности.