Межконтинентальный узел

- Чаю хотите? - спросил Славин, весело глядя на Кулькова, когда контролер после истерического срыва в камере привел его в кабинет, в котором находился следователь подполковник Гаврилов.

- Если можно, кофе, - ответил тот растерянно: столь неожиданной была улыбка на лице этого кряжистого лысоголового человека.

- Держу только растворимый... Хотя очень хороший, бразильский...

- Спасибо. Без сахара, пожалуйста, - попросил Кульков.

- Есть сахарин.

- Нет, благодарю.

- Ладно, сделаем горький, - согласился Славин. - Сколько ложек класть? Имейте в виду, очень крепок, а вы жаловались на сердце...

- Тогда одну, если можно...

- Можно, отчего же нельзя...

Славин держал в кабинете маленькую электрическую плитку, кофе пил постоянно, хотя в последнее время его друзья-медики в один голос уверяли, что кофе - это яд. Славин только посмеивался: "То нельзя есть хлеб - жиреешь, то, наоборот, надо есть хлеб, ибо это "синтез здоровья", то пей аспирин, то остерегайся его, потому как "разъедает стенки кишечника". Все ерунда: организм подобен индикатору - тянется к тому, что потребно. Давайте научимся верить себе, своему естеству. "Вперед к здоровью" - значит, назад, к древним!"

Даже растворимый кофе он делал в медной кастрюльке - прислал Руслан Цвинария, старый приятель из Сухуми; больше таких кастрюлек не будет; кустарей, тех, кто наладил выпуск их, восстановив забытое ремесло, больше нет - слишком много зарабатывали, так, во всяком случае, посчитали фининспекторы; с трудом удалось отбить до суда. "Попроси приехать кого-нибудь из крепких московских юристов, - писал Славину его приятель, - кто-то осознанно торпедирует саму идею инициативности; большое начинается с малого, тревожно..."

Следователь вышел из кабинета, заметив Славину:

- Я ненадолго.

- В окна прыгать не намерены? - поинтересовался Славин, поднявшись с кресла. - Не советую, шишку набьете, стекла у нас непробиваемы.

- Я очень люблю жизнь, - тихо сказал Кульков. - Зачем же прыгать в окно?

Славин, разлив кофе по чашкам, протянул Кулькову.

- Очень вкусно, - деловито сказал тот, отхлебнув глоток. - Сразу вспомнились Гагры...

- Вы ведь не очень любили Гагры, насколько я знаю? Все больше Сочи.

- Это в молодости. Сейчас-то я мечтаю о Гаграх...

- Да, место отменное... Вы ко мне попросились оттого, что в камере страшно? Особенно наедине с собственными мыслями?

- Скажите, - задумчиво начал Кульков, - закон о том, что разоружившийся человек, принесший повинную, освобождается от наказания, действительно имеет силу или же это было нам нужно в целях пропаганды?

Несколько опешив, Славин переспросил:

- "Нам"?! Вы сказали "это было нам нужно"?!

- Я еще не научился отделять себя от общества, - вздохнул Кульков. Постарайтесь меня понять верно. Если на чашу весов положить то, что я сделал для повышения обороноспособности страны, а противоположить этому информацию, которой обменивался с коллегами по науке во имя идеи договоренности между нашими странами, то, уверяю, счет будет в мою пользу, как гражданина, члена нашего социалистического общества.

- Вы еще, видимо, не пришли в себя, Геннадий Александрович. Вы несете ахинею, простите за резкость. А вам есть что сказать мне по делу, особенно в связи с последним запросом из Лэнгли... Вы ведь и сами несколько растерялись, расшифровав его, не правда ли? Помните текст?

- Какой именно вы имеете в виду?

- Послушайте, вы боретесь за каждую секунду, - сказал Славин, и слова эти потрясли Кулькова, потому что лысый повторил то, о чем он сам думал при аресте; точно, они изобрели что-то такое, что пишет мысли, с еще более леденящим душу ужасом подумал Кульков. Только б не вспоминать т о! Нельзя! Гибель! Конец! - Вы боретесь даже за долю секунды, - повторил Славин, с удивлением заметив, что Кульков расплескал кофе - так задрожала его тонкая рука с длинными, красиво с д е л а н н ы м и ногтями. - Или я не прав? Вы поправляйте меня... Пока что допрос не начался, я не следователь, можете со мной беседовать... Вам подполковнику Гаврилову придется о т в е ч а т ь... На каждый вопрос... Можете, конечно, отказываться, лгать, но мы знаем правду, Геннадий Александрович, всю правду... Вот в чем штука...

- Нет, вы не знаете всей правды, - откашлявшись, возразил Кульков. - Это только от меня зависит, открыть ее вам или нет. Зато от вас зависит другое: сохранить мне жизнь или лишить меня этого дара...

- Полагаете, что пятнадцать лет в камере - это жизнь?

- Не торопитесь присуждать меня к пятнадцати годам. Я же не зря спросил вас: действует ли и поныне закон о раскаявшихся и "разоружившихся"?

- Действует. Мы не привлекаем к суду шпиона, который сразу же пришел к нам и во всем признался. Но, Геннадий Александрович, вы же йе пришли к нам... Нам пришлось самим брать вас...

- А это как посмотреть... Я же ехал к вам с повинной... А вы поторопились меня арестовать...

- Повторяю, ЧК находится не в Шереметьеве...