- Мавр сделал свое дело... Если они решили, получив замену, отдать его нам, чтобы вызвать в стране волну подозрительности, то, значит, комбинировали возможность его провала заранее. Видимо, они заранее планируют гибель своего агента, но при этом тщательно просчитывают, как обратить это себе на пользу... Правда, с Лесником, с их Трианоном, они проиграли вчистую, с сухим счетом... Но я не знаю, что у них было запланировано, не покончи он с собой... А что запланировано с Кульковым? Какие акции они предпримут, догадайся о его провале? А если они уже как-то узнали об этом? У вас есть предложения?
- Есть, - ответил Славин. - Есть, товарищ генерал. Мне очень хочется п о в е р и т ь Кулькову.
"Стивен! Дорогой мой человек!
По тем телефонам, которые ты мне оставил, ни тебя, ни твоей подружки нет: я звонил к вам утром, днем и ночью. Поэтому решил написать тебе. Тем более что один русский - я тебе рассказывал о нем, хотя ты мог и не запомнить, если был увлечен своими формулами, - сказал страшную фразу: "Помирись со Стивом, иначе не сможешь писать..." Вообще-то я давно сочинил письмо, потому что разговоры у нас как-то не получались последнее время: на каждый мой довод ты легко, чуть раздраженно и снисходительно выдвигал свои, очень четкие, достаточно холодные и резкие, которые опровергали мою позицию, - посылал в хороший нокаут... Я обижался, не стану лгать тебе... Наверное, это плохо... Говорят, что за детей, как и за любимых женщин, надо уметь воевать. Правда, на понятие такого рода "войны" люди не проецируют тот необратимо-стремительный ужас, который я воочию видел во Вьетнаме и Ливане, отнюдь. Речь идет о хитрости, маневрах, экономических рычагах - словом, о постепенности, которая противопоказана как тебе, так и мне: наверное, дают себя знать капли итальянской крови, тем более наш с тобою Голливуд мало чем отличается от Неаполя. Я имею в виду климат, естественно.
Умом-то я понимаю, как можно в о е в а т ь за тебя, существует несколько способов, вполне действенных. Поскольку мама умерла, когда ты был совсем маленьким, ты всегда тянулся к тете Мэри, тем более они с мамой погодки, очень похожи и характер у обеих ангельский. Я ведь помню, с каким плохо скрываемым счастьем ты собирал свои вещички, когда я отвозил тебя на каникулы к ней или к бабушке. Честно говоря, мне это было чуток горько, потому что я никогда не жил для себя, во имя своего личного блага: мое треклятое кино и ты, это было неразделимо в моей жизни. Я понимал, что ты никогда не сможешь принять другую женщину в доме, которая бы утром жарила мне кусок мяса, пока я в кровати читаю газеты. (Наши с тобой итальянские предки были крестьянами, поэтому в генах заложена привычка крепко перекусить в начале дня - основная крестьянская работа приходится именно на первую половину. Один мой русский друг часто повторял: "Кто рано встает, тому бог много дает". Очень верно.) Ты не сможешь никого принять, считал я, потому что в нашем доме все жило памятью мамы... Да и я, в общем-то, отдавал себе отчет в том, что вряд ли какая-либо женщина может хоть в чем-то быть равной ей, поэтому не сердись, читая мое письмо, не говори, что, мол, я упрекаю тебя за то, что остался один. Я очень благодарен Всевышнему - он подарил мне годы счастья, когда мы с тобою жили под одной крышей и, как я считал, не было в мире более надежных друзей, чем ты и я... О том, что я считаю дружбой, напишу чуть позже... Видишь, вязну во фразах первый признак усталости, а может быть, это и есть старость?
...Итак, "воевать" за детей...
Поскольку я очень дружен с тетей Мэри и с бабушкой, я, наверное, должен был бы поехать к ним, когда впервые заметил, что в наших с тобою отношениях началась какая-то дискомфортность, поначалу угадываемая лишь, никак не выраженная словом или поступком, и попросить их, именно их, п о в л и я т ь на тебя, но мне это, после достаточно долгих дискуссий с самим собою, показалось недопустимым; в л и я н и е надо организовывать в бизнесе или политике, но в отношениях между отцом и сыном? Черт его знает, быть может, я совершил тогда первую ошибку.