Межзвездный скиталец

We could sleep any time, we could knuckle-talk only on occasion.	Спать мы могли в любое время, а перестукиваться только при случае.
We told one another much of the history of our lives, and for long hours Morrell and I have lain silently, while steadily, with faint, far taps, Oppenheimer slowly spelled out his life-story, from the early years in a San Francisco slum, through his gang-training, through his initiation into all that was vicious, when as a lad of fourteen he served as night messenger in the red light district, through his first detected infraction of the laws, and on and on through thefts and robberies to the treachery of a comrade and to red slayings inside prison walls.	Мы рассказали друг другу историю своей жизни; бывало, долгие часы мы с Моррелем лежали, прислушиваясь к слабым, отдаленным выстукиваниям Оппенгеймера, который медленно рассказывал нам свою жизненную повесть, начиная с детства в трущобах Сан-Франциско, до школы наук в шайке мошенников, до знакомства со всем, что есть в мире порочного. Четырнадцатилетним мальчишкой он служил ночным вестовым в пожарной команде и через ряд краж и грабежей дошел до убийства в стенах тюрьмы.
They called Jake Oppenheimer the "Human Tiger." Some cub reporter coined the phrase that will long outlive the man to whom it was applied.	Джека Оппенгеймера называли "тигром в человеке" Юркий репортеришка изобрел это прозвище, и кличке суждено было надолго пережить человека, которому она принадлежала.
And yet I ever found in Jake Oppenheimer all the cardinal traits of right humanness.	Но я нашел в Джеке Оппенгеймере все основные черты человечности.
He was faithful and loyal.	Он был верный, преданный товарищ.
I know of the times he has taken punishment in preference to informing on a comrade.	Я знаю, что он не раз предпочел наказание доносу на товарищей.
He was brave. He was patient.	Он был мужествен, был терпелив.
He was capable of self-sacrifice-I could tell a story of this, but shall not take the time.	Он был способен к самопожертвованию, -- я мог бы рассказать вам о подобном случае, но не стану отнимать у вас времени.
And justice, with him, was a passion.	Справедливость же была его страстью.
The prison-killings done by him were due entirely to this extreme sense of justice.	Убийство, совершенное им в тюрьме, вызвано было исключительно его утрированным чувством справедливости.
And he had a splendid mind.	У него был недюжинный ум.
A lifetime in prison, ten years of it in solitary, had not dimmed his brain.	Жизнь, проведенная в тюрьме, и десятилетняя одиночка не помрачили его рассудка.
Morrell, ever a true comrade, too had a splendid brain.	У Морреля, столь же превосходного товарища, также был блестящий ум.
In fact, and I who am about to die have the right to say it without incurring the charge of immodesty, the three best minds in San Quentin from the Warden down were the three that rotted there together in solitary.	Я, которому предстоит умереть, имею право сказать без риска получить упрек в нескромности, что тремя лучшими умами Сан-Квэнтина из всех его обитателей, начиная от смотрителя, были три каторжника, гнившие в одиночках.
And here at the end of my days, reviewing all that I have known of life, I am compelled to the conclusion that strong minds are never docile.	Теперь, на закате дней моих, обозревая все, что дала мне жизнь, я прихожу к заключению, что сильные умы никогда не бывают послушными.