Мезонин поэта

Манежная площадь, Моховая и Никитская чернели от простого люда, и все тотчас обнажили голову при виде медленно плывущего из дверей церкви гроба. Не дав водрузить его на погребальную колесницу, худо одетые люди бережно приняли гроб с телом великого писателя из рук почтенных профессоров и понесли по улицам до самого Данилова монастыря. И такое несметное число народа двигалось за гробом Гоголя, столько пролеток и экипажей, что какой-то приезжий мещанин остановился в изумлении и спросил одного из студентов:

— Неужто все это его родственники и друзья?

— Да, — ответил студент, — а вместе с ними и вся Россия!

Уже смеркалось, когда гроб с телом Гоголя опустили в глубокую могилу рядом с поэтом Языковым и Екатериной Михайловной Хомяковой. На могилу положили надгробный камень, на котором сделали надпись:

«ГОРЬКИМ СЛОВОМ МОИМ ПОСМЕЮСЯ».

ЯБЛОКИ ИЗ САДА ДОСТОЕВСКОГО

Подлинно высшее правило жизни:

ловить точку.

Ф. Достоевский

I

Божедомка. Некогда нищая окраина Москвы. Ветхие, покосившиеся крыши домов, кладбищенские кресты, лес по сторонам проселочной дороги, которой гоняли арестантов и брели странники… Таков круг детских впечатлений Федора Михайловича Достоевского.

Он родился в служебном флигеле при Марьинской больнице для бедных, где работал его отец, и провел здесь первые шестнадцать лет жизни.

«Отец наш… имевший в то время 4–5 человек детей, пользуясь штаб-офицерским чином, занимал квартиру, состоящую, собственно, из двух чистых комнат, кроме передней и кухни, — вспоминает младший брат писателя Андрей Михайлович. — В задней части… передней отделялось с помощью дощатой столярной перегородки, не доходящей до потолка, полутемное помещение для детской. Далее следовал зал… Потом гостиная в два окна на улицу, от которой тоже столярною дощатою перегородкою отделялось полусветлое помещение для спальни родителей… Кухня… была расположена особо, через холодные чистые сени; в ней помещалась громадная русская печь и устроены полати; что же касается до кухонного очага с плитою, то об нем и помину не было! В холодных чистых сенях, частию под парадною лестницею, была расположена большая кладовая. Вот все помещение и удобства нашей квартиры!»

Обстановка ее также отличалась почти спартанской простотой. Клеевая краска стен: перловая в передней и детской, канареечная в гостиной и темно-кобальтовая в спальне (бумажные обои тогда еще не вошли в употребление). Огромные голландские печи, облицованные так называемым ленточным изразцом с синими каемками, непритязательный обеденный стол, стулья березового дерева «под светлою политурою» и диваны, любой из которых «мог служить двухспальной кроватью», так что никоим образом нельзя было облокотиться на их спинку, «а надо было всегда сидеть как с проглоченным аршином». Кроватями братьям служили еще сундуки в детской, сестрам — в спальне родителей (в последних, за неимением платяного шкафа, хранился весь гардероб матери). Ни портьер, ни гардин на окнах — их заменяли белые коленкоровые шторы без всяких украшений…

Казалось бы, несложно было воссоздать столь «нехитрый» интерьер. Но сотрудники Гослитмузея, во всеоружии знаний, любви, опыта, потратили на это годы. Подготовка новой, мемориальной экспозиции потребовала капитального ремонта дома, кропотливых научных изысканий специалистов, которые легли в основу проекта восстановительных работ.

Реставраторам пришлось основательно заняться фундаментом — его разрушали грунтовые воды. В стенах же шаг за шагом открывали заложенные прежде некоторые дверные и оконные проемы, примыкающий к квартире старый больничный коридор. Постепенно флигель вновь обретал свою первоначальную планировку. А внутри заблестели кафелем печи, прихожую разделила деревянная перегородка, пол покрылся широкими сосновыми досками.

Обследуя одну ив комнат, архитекторы и художники-реставраторы обнаружили чудом уцелевшую дверь 30-х годов прошлого века, которая послужила прообразом для изготовления всех остальных. И вот преображенный флигель с каменными львами над калиткой ограды принял первых посетителей…

Давно уже одно название осталось от когда-то буйной Марьиной рощи, куда по воскресеньям ходил гулять с родителями маленький Федя Достоевский. Неузнаваемо изменились с тех пор и здешние окрестности. Монументальное здание Театра Советской Армии заслонило косой изгиб бывшей Божедомки, ныне улицы Достоевского. Но дом под номером два останется прежним. Как и классический фасад Марьинской больницы — творение Жилярди и Кваренги. Вслед за Ленинградом и Старой Руссой мемориальный пейзаж вокруг московского Музея-квартиры писателя органично дополняет бережно воссозданную в нем атмосферу жизни и творчества Достоевского.

Атмосферу детства гения передать, наверное, труднее всего. Однако тут она неприметно и неназойливо сопровождает нас из комнаты в комнату. И хотя Достоевский покинул флигель на Божедомке, еще ничего не написав, ощущаешь в этих стенах истоки его художнической судьбы.