Мгновенная карма

– Как скажешь. В конце концов, это твои произведения. Я не должна указывать тебе, как ими распоряжаться. – Мои руки опускаются на бедра, и я снова смотрю на фотографии в рамках, разочарованно качая головой. – Ты волен делать, что хочешь.

Квинт не отвечает.

Я жду, надеясь на то, что он сдастся. Всплеснет руками и скажет: «Ладно, Пруденс, твоя взяла! Бери эти чертовы фотографии, если они так много значат для тебя!»

Но его молчание тянется бесконечно.

Наконец я бросаю на него взгляд.

Он смотрит на меня, его глаза поблескивают в слабом свете фонарика.

– Что? – спрашиваю я.

Он открывает рот, но колеблется. Две секунды. Пять. Прежде чем…

– Я могу сделать все, что захочу?

Я тотчас настороженно прищуриваюсь:

– В пределах разумного.

Он резко выдыхает.

– Возможно, я опоздал…

Я уже собираюсь спросить, о чем это он, когда он опускает голову и касается губами моих губ.

Я замираю.

В голове становится пусто, как при ментальном ступоре.

Губы покалывает. Прикосновение короткое. Робкое. Неуверенное. А потом все исчезает. Его веки полуприкрыты, когда он смотрит на меня, ожидая моей реакции.

А я… я не могу реагировать. Я едва могу дышать.

Квинт Эриксон только что поцеловал меня.

Он выглядит обеспокоенным. Сглатывает так громко, что я это слышу.

– Я… давно хотел это сделать… – говорит он, как если бы это могло служить… объяснением? Оправданием? А потом он отстраняется, и эти брови, эти великолепные брови сходятся вместе, и я могу сказать, что он смущен и обижен, и… почему я не могу пошевелиться?

– Но, если я не должен был… я, возможно, неправильно понял… хм… – Он горбится, словно защищается. – Мне следует извиниться?

– Нет! – Это все, что мне удается выдавить из себя.

Что угодно, лишь бы он перестал оправдываться, перестал отступать, перестал выглядеть так, словно совершил ошибку.

– Я просто… ты меня удивил. И все.

Его голова медленно поднимается, так же медленно опускается, как будто кивает робот.

– Ладно. Приятно удивил или…

Я смеюсь, и внезапно радость охватывает меня.

Квинт. Квинт поцеловал меня.

Он поцеловал меня.

– Прю…

Я не даю ему договорить. Я обнимаю его за плечи и целую в ответ.

Сорок

– Предпоследний день в школе.

– Предпоследний день в школе? – растерянно переспрашиваю я, пытаясь вспомнить, что такого особенного было в предпоследнем школьном дне. Но потом качаю головой.

– Нет, нет. Я уверена, ты врешь, потому что в последний день мы получили оценки мистера Чавеса, и ты сказал, что только мазохист согласится летом работать со мной над этим проектом по биологии.

– О да! Я и не говорю, что именно тогда впервые понял, что ты мне нравишься. Я все еще был твердо убежден, что ты несносная девчонка. Я просто говорю, что в предпоследний день в школе ты стала несносной девчонкой, которую мне вроде как захотелось поцеловать.

Я бледнею:

– Квинт! – Я прячу лицо в ладонях. – Ну что ты, в самом деле!

Он пожимает плечами:

– Ты сама спросила.

Я захожусь смехом, хотя щеки горят. Мы сидим на груде одеял. Электричество по-прежнему отключено, хотя ливень перешел в мелкую морось. Квинт обнимает меня за плечи, и мне так уютно, как будто я всю жизнь провела в его объятиях.

Не знаю, сколько часов пролетело. Полуночное веселье, когда любой бред вызывает истерический смех, сменилось ощущением глубины происходящего.

А теперь мы оба хотим спать, зеваем и отказываемся закрывать глаза. Хочется, чтобы эта ночь никогда не кончалась.

– Так что же тебя зацепило? Мой скрупулезный макет Мейн-стрит или…

– Видимо, караоке.

– О! – изумленно восклицаю я. – Караоке-вечеринка? Когда я… – Я ощупываю затылок, вспоминая свое падение.

Потом с сомнением смотрю на Квинта:

– У тебя пунктик насчет девушек с сотрясением мозга?

– Честно говоря, я не знаю, какой у меня пунктик. – Его пальцы рассеянно выписывают круги на моем предплечье. – Но там было что-то… не знаю. В какой-то момент ты так повела плечами… – Он копирует мои движения. – И эта твоя помада…

Он подносит свободную руку к моему лицу, слегка прижимая большой палец к моим губам, хотя после этой ночи на них не осталось и следа помады. Я вздрагиваю.

– Обычно меня не впечатляет вся эта косметика, но та помада… В последнее время мне снятся сны именно такого оттенка красного.

– Шутишь!

– Это странно, да?

В уголках его глаз появляются морщинки, и мне хочется сказать ему, что каждое слово, произнесенное им за последние не знаю сколько часов, кажется мне странным.

– Может быть. Немного, – отвечаю я. – Но я не против.

Он усмехается, и переводит взгляд на мои губы. Я начинаю узнавать этот взгляд, предшествующий поцелую. Его ладонь ложится на мою щеку. Он наклоняется, и я поднимаю голову, чтобы встретиться с ним губами. Мои губы распухли. Всего сутки назад я еще не знала, что такое поцелуй. А теперь меня зацеловали до беспамятства.

– Твоя очередь, – говорит Квинт, слегка отстраняясь и прижимаясь лбом к моему лбу. – Когда ты впервые захотела меня поцеловать?