Мягкая посадка. Год Лемминга. Менуэт святого Витта

Вырулив на прямую, пилот прибавил газу. Бежали назад портовые краны, обсиженные чайками причалы, обрывистые берега мысов по краям бухты… Мелкая волна била в днище. Теперь уже точно не успеете… А вот как скоро вы догадаетесь о том, что у меня на уме, — не знаю. Даже думать не хочу об этом. Я должен уйти и на этот раз, вот и все…

Стоместный экраноплан-монстр еще бежал бы и бежал по воде — этот двадцатиместный, вдобавок пустой, оторвался от волны, не добежав и до середины бухты. Сразу ощутимо прибавилась скорость, меня потянуло назад.

— Да сядь ты! — спокойно сказал пилот. — Дернет машину — на спуск еще нажмешь. Вон кресло… Мне что? Батуми так Батуми.

Я сел, но не рядом с ним, а позади, у самой переборки, рядом с холодильным шкафом. Кресло, судя по всему, предназначалось стюардессе. Пилот вел машину плавно и уверенно, небрежно кинув руки на штурвал; над островом Тузла, предупредив меня, сбросил обороты и сделал горку метров на сорок — мелькнула внизу узкая песчаная коса с редкими купами низкорослых деревьев, какие-то домики, разноцветные палатки попрыгунчиков, головы купальщиков в зеленоватой воде, взлетающая стая бакланов, катер погранохраны… Свисту прибавилось — пилот, снизившись до пятнадцати метров, добирал крейсерскую скорость. Шестьсот в час — норма для такой машины, лететь нам от силы полтора часа. Не в Батуми, конечно…

За полчаса пилот лишь дважды — на выходе из пролива и возле Новороссийска — предупредил меня о незначительной перемене курса. Экраноплан держался километрах в пяти от берега, вначале плоского и скучного, затем вздыбившегося горами. Иногда мне казалось, что пилот вообще уснул — странный модус операнди для человека, в спину которого нацелен ствол! На воду лучше было не смотреть вовсе — близкое мельтешение волн сразу вызывало тошноту. Адская смесь, при помощи которой я отправил «демоний» в нокдаун, вела себя в моем желудке вызывающе. Подкатывала к горлу и падала назад, не доводя до крайности.

— Пакетик возьми, — посоветовал пилот не оборачиваясь. — Слева от тебя.

— Обойдусь пока, — ответил я, глубоко дыша. — Э, а я уж думал, ты заснул.

— Еще чего.

— Самому-то не тошно? — спросил я. — Или привык?

— Допустим, тошно, — буркнул он. — Дальше что?

Я промолчал, дыша глубже и стараясь не глядеть на воду. Возле Лоо за нами увязался было боевой вертолет, но быстро отстал. Завалить вдогон такую цель, как пассажирский экраноплан, было для него делом плевым; при желании он мог бы ювелирно снести нам хвост или одну из турбин, вынудив плюхнуться более или менее мягко… Не позволили. Боятся, как бы не скапотировали, дрожат за меня, ценного, за мои мозги, за память мою. Никакого другого умного металла в лазоревом небе не замечалось. Вот ведь какой парадокс современной техники: посадить нас гарантированно аккуратно им нечем. Бережно посадить…

Во всяком случае, до Поти не решатся.

— Как отключить маячок? — спросил я пилота на траверзе мыса Пицунда.

Он показал.

— Отключай. А систему «свой-чужой»?

Он показал и это. Заметил только сквозь зубы, по-прежнему не поворачивая головы:

— Могут сбить по дури. Все равно увидят на локаторе; над морем-то — чего проще…

— А над сушей? — спросил я.

— Над сушей, может, и нет. — Затем он повернул-таки голову ко мне, и глаза его округлились. — Э, погоди-ка…

— Молодец, — похвалил я, — быстро соображаешь. Вот что: как пройдем Сухуми, будь внимателен. Перед Очамчирой повернешь и пойдешь над речкой до Отапа. Там сядешь. Самое трудное — побережье, ну и дальше пара-тройка мостов. Справишься.

— Погоди. — Он вывел на монитор карту. — Дай посмотреть, где он, Отап твой… Ага, вижу… Извини, я должен спросить, просто так, на всякий случай: ты что, правда псих?

— Зато тихий. Приготовься, минуты через три поворот.

— То-то и гляжу, что тихий… Слушай, тихий, жить тебе не надоело? Полета верст над сушей! Была бы хоть степь… А посадку экраноплана на грунт ты когда-нибудь видел?

Кажется, он принял меня за одного из самоубийц. Я постучал рукояткой «шквала» по подлокотнику.

— Разговорчив стал… Где сесть — покажу, есть там на речке спокойное место. Двигай!

Берег пошел на нас — засаженный эвкалиптами, застроенный отелями курортный берег. Турбины взвыли на форсаже.

— Куда?! Правее!..

— Заткнись, мне лучше знать…

Вел он мастерски. Взмыв над пляжем изумительной горкой — метров на сто, не меньше! — машина перемахнула отель, прошла на снижении между корпусами другого отеля, над оживленным шоссе, над двухэтажными особняками с крытыми верандами, оплетенными виноградом, над линией скоростной надземки, затем — еще одна горка, но пониже, — над проводами ЛЭП, над мостом… В холодильном шкафу что-то дребезжало и со стуком перекатывалось. Меня швыряло, я едва удерживался в кресле, ругая себя за то, что не стал пристегиваться, а содержимое моего желудка бултыхалось под самым горлом. На последнем вираже перед рекой машина едва не сбрила дерево левой плоскостью. Пилот промычал что-то невразумительное. В отражении плексигласа я видел его закушенную губу и глаза — сумасшедшие и восторженные…