Мягкая посадка. Год Лемминга. Менуэт святого Витта

Пошли над речкой. Время от времени пилот, следуя изгибам русла, без предупреждения кидал машину то в одну сторону, то в другую, но тут уже можно было отдышаться. Одна минута, полет нормальный, как слышите?..

Можно себе представить, какая сумасшедшая работа идет сейчас там, вне моего восприятия! Чьи-то погоны срываются с кителей… Отап? Повторите! Это точно?! Что у нас там? Почему ничего?!.

Через пять минут я буду на месте. На старте моего рывка. А вы — в лучшем случае — через тридцать.

— Тут петля, — подсказал я. — Можно срезать через кукурузное поле. Да, не прозевай развилку, нам в приток…

— Сам вижу, — отозвался пилот. — Спасибо…

— За что?

— За все это. Знаешь, что это такое — всю жизнь летать в десяти метрах над водой? Изо дня в день… пятнадцать лет. Смотреть спокойно не могу на эту воду. А так, как сейчас, — только в снах…

— Рад, что тебе понравилось, — хмыкнул я. Вот уж кому что…

Отап как бы и не село — редко разбросанные по холмам у подножия Кодорского хребта домики, сады, пастбища, плантации чая и ореха, подпертые с севера горным поясом с великолепной Ходжали на заднем плане. Среди всей этой пасторальной идиллии суетливая речка шустро бежала по камням, кое-где уважительно обтекая крупные валуны. Глубины в ней, на глаз, было от силы полметра, ширины — полтора плевка. Не сезон снеготаяния, что поделаешь…

— Это и есть твое спокойное место?

Я только кивнул. Пилот крякнул, передернул плечом и не захотел больше со мной разговаривать. Машина, ложась на глиссаду, быстро теряла скорость — пилот явно намеревался посадить машину с первого захода. Я торопливо пристегнул ремень. Ох пронеси… Пять метров до воды… три… один…

Удар! Протяжный скрежет рвущегося металла. Стон переборок, искры из приборного щитка… Лобовой плексиглас выбило, в кабину рванулась вздыбленная мутная вода. Позади в салоне что-то звонко лопалось. Экраноплан пропахал днищем речное русло, крутнулся вокруг оси, попытался было встать на нос, но не встал, проскрежетал в последний раз по валуну, тяжело плюхнулся на брюхо и, перегородив речку, замер.

Я отстегнулся и ощупал себя. В голове гудели колокола и назойливо звенели какие-то бесстыжие бубенчики. Цел, однако!.. Пилот осторожно щупал здоровенную ссадину на лбу. Мокрый до нитки, он не замечал этого.

— Ну, бывай, — сказал я ему, вылезая на капот через битое остекление. — Спасибо, что подвез.

— Тебе спасибо, — сказал он серьезно. — Господи, все-таки это случилось! Хоть раз в жизни…

Я не стал его дослушивать. Недоставало мне еще, чтобы сюда собрались зрители и я проталкивался сквозь толпу… Бегом! Пожалуй, в селе стоит угнать машину, лучше всего джип, но только если сам подвернется, слишком мала моя фора, чтобы заниматься этим специально. Да и крюк какой по дороге, а выиграю я на машине всего-то километров пяток… Ближайший склон — вот он, рвануть по нему пешкодралом напрямик, в лоб, уйти наверх, в буковые горные леса, в царство карстовых воронок среди кустарника, там вы меня еще поищете… Там я вволю повожу вас за нос. А потом исчезну.

…Уже девять часов я мыкался в этом лазе, с ног до головы облепленный жидкой глиной, а лаз упрямо не желал кончаться. Но в лицо дул легкий ветерок, пробуждая надежду на то, что выход все же есть.

Я пресмыкался, как червь. Встречались участки, где мне удавалось ползти на локтях, но больше было таких, куда приходилось буквально ввинчиваться по частям, иногда и на выдохе, заполняя собой пустоты, как расширяющийся газ. Одна рука впереди, в ней рюкзачок и фонарик, вторая согнута и прижата к груди. Затекли обе, и невозможно их поменять местами. Последнее место, где успешно проходили такие эволюции, где даже можно было проползти на карачках, кончилось час назад. Впереди — неизвестно что. Зря я сюда полез. Давно ясно, что лаз мало-помалу уводит вниз, а мне надо наоборот. Жутко подумать — возвращаться назад тем же путем. Вверх. По глине. Ступнями вперед.

Самое страшное для ползуна — не обвал, не внезапный паводок, не потеря ориентировки под землей. Самое страшное, вечный сюжет кошмарных снов — застрять…

Темное дело карст! Никогда не знаешь, какую шутку он над тобой выкинет в следующую минуту. И шутки-то у него по большей части дурацкие: поставить на пути километровый шкуродер или такой вот лаз, набить сифон жидкой глиной, напугать эхом в колодце, заставить то потеть, то дрожать… Промочить до нитки — это уж само собой разумеется. «Дождевая вода сквозь внутренности горы процеживается и распущенные в ней минералы несет с собой, и в оные расселины выжиманием и капанием вступает…» Что правда, то правда, Михайло Васильевич. Вступает. Тут и человек «вступает в расселины выжиманием», чего ж воде-то не вступить туда же. Приятной такой водичке, освежающей. Градуса четыре.