Мягкая ткань. Книга 2. Сукно

Во время гражданской войны миллионы людей умерли от тифа и испанки, от холеры и туберкулеза, этому немало способствовали голод, отсутствие нормального питания и горячей воды, долго не мывшиеся люди становились легкой добычей вирусов, вирусы переносили вши и крысы, мухи и комары, голуби и вороны, они садились на отбросы и на трупы, страшная вонь бежала впереди эпидемии, но никто не зажимал нос и рот, всем было не до того, все воевали и убивали друг друга или прятались от смерти, ужас войны, ничем не ограниченный холод, отсутствие дров, угля, спирта, наконец, безумие добивали человеческий организм, набросившись на него скопом. Она прекрасно помнила эти запахи и звуки, стоны заболевших, треск костров, в которых сжигали тифозную одежду, кашель умирающих, вонь бараков, и вот эту, на первый взгляд неуютную больничную территорию она воспринимала как огромный храм будущего, такой завод добра, в котором исцеляют заболевших, лечат детей, изгоняют страшные черные заболевшие клетки из организма. Но не тот храм, где ходят попы в рясах, а настоящий, с прозрачным воздухом, искусственным теплом, храм, где никогда не бывает холодно или темно, храм огромной человеческой души, храм интеллекта, где умные люди, одетые в белые халаты, создают невидимые миру спасительные лекарства, живые вещества.

Вакцины пробовали не только на животных, но и на детях, были специальные палаты, где лежали беспризорники, им прививали все подряд, иммунитет их был могучим, но организм ослабленным, в своей жизни они видели не так уж много еды и тепла, они смотрели на докторов большими преданными глазами, как собаки, они никогда не спорили, были благодарны за каждую тарелку каши, соглашались терпеть любую боль, именно поэтому их, таких терпеливых, было жальче всего – иногда вакцины были несовместимы с анамнезом, болезни протекали стремительно, накрытые простынями маленькие тела вывозили в морг. Но такие случаи бывали, конечно, очень редки, один, два, три за месяц, а больные дети прибывали каждый день десятками, эпидемии по-прежнему гуляли по стране, косили маленьких и больших, молодая советская медицина не справлялась с ними, но мучительно искала пути для тотальной вакцинации населения. Однажды Женя спросила своего завотделением, а почему все-таки дети или животные, почему нельзя испробовать новые составы, например, на заключенных, все-таки это взрослые люди. Старичок страшно испугался, пошел докладывать к начальству, это было неожиданно, Женю вызвал директор и попросил уделить ему десять минут. Послушайте, сказал он, вы молодой специалист, перспективный ученый, неужели вы действительно считаете, что у нас на стройках, например на строительстве канала Москва – Волга, работают больные люди, что советская власть отправляет туда нездоровых людей? Уверяю вас, что им оказывается там самая качественная медицинская помощь, там есть лазареты, оборудованные по самому последнему слову техники, там лучшие врачи, лучшие лекарства. Я понимаю, что вы еще молоды, но все-таки, все-таки…

Женя испугалась. Она никогда не знала этого за собой – недаром работала тут, она спокойно относилась и к мышам, и к крысам, не боялась заразиться, смело отчитывала хулиганов на темных улицах, слегка поправив очки, а тут ее сковал какой-то удивительный страх.

Заведующий отделением – это был грузный большой человек с волосатыми руками, волосы густо шли по верхней стороне ладони и по всем пальцам – смотрел куда-то мимо нее.

Мы с вами, заговорил он тихо, делаем тут огромное дело, просто огромное, и мы никому, понимаете, никому не позволим бросить тень на наш коллектив, на нашу работу, никому не позволим, уясните это себе. А при чем тут тень, хотела спросить Женя, но тут она все поняла – точно такой же страх испытывал вместе с ней и этот большой грузный человек, видавший виды, видавший войну, прошагавший уже целую жизнь, он тоже чего-то боялся, кого-то. Но кого, удивлялась Женя уже дома, кто же этот «кто-то», кого все так боятся, который держит в руках их слабые души, их тела, их жизни, кто же он, наконец? Почему эти двое мужчин, думала она, вместо того чтобы просто сказать ей – не говорите больше никому ваших глупостей, оставьте это при себе, молчите, приняли ее за провокатора, донесли на нее один другому, говорили с ней в этом тоне, который не оставлял никаких сомнений, что говорилось это не для нее, а для кого-то другого, боже мой, что все это значит, и какая же я дура, но поделать с собой она ничего не могла, ей хотелось и дальше говорить на эту тему, вакцинации были свирепыми, дети могли и дальше умирать, все это было важно для опытов, но…