Мягкая ткань. Книга 2. Сукно

И в этот момент Женя спросила его, как будто нечаянно и даже помимо своей воли – послушайте, вы хоть понимаете, о чем вы говорите, и он ударил ее по лицу, она упала со стула и потеряла сознание. Это было не очень вовремя и не очень правильно, но это было выше его сил, иногда лучше выпустить наружу плохие эмоции, чтобы не допустить худшего зла, каким, конечно же, является смерть арестованного на допросе. Это лицо было, во-первых, еврейским, во-вторых, в нем был какой-то скрытый вызов, бледная женщина, в очках, но в ней был вызов, была тонкая линия носа, подбородка, еврейка, надменная, скрыто-порочная, невероятно надменная, тварь, низкая, постыдная тварь, готовила вирус кори, чтобы заразить миллионы детей, да как она смеет. И он сорвался, сорвался зря, и потом даже дал воды и даже отпустил, чтобы назавтра вызвать снова, но уже не ее, ту, другую, мягкую блондинку, Ларису, и это тянулось бы долго и кончилось плохо, но, к счастью, Виктор Леонидович, завотделением, лишившийся в одночасье трех помощников сразу, понял, что и ему несдобровать, и попросил сделать экспертизу преступного замысла, чтобы быстрей и эффективней раздавить гидру, расколоть ядро организации, вывести на чистую воду и все такое.

В НКВД удивились, но экспертизу позволили, Виктор Леонидович ознакомился с материалами дела, потом долго думал, потом попросился прийти завтра пораньше с утречка, чтобы окончательно дать заключение, в НКВД опять удивились, но опять позволили. И на следующее же утро из Ленинграда приехал академик Хитровых, вот с такой неприятной фамилией, недовольный и заспанный, что его вдруг погнали в Запорожье, потом долго читал, а потом попросил пообщаться с самым главным начальником, поскольку дело тут всемирного совершенно масштаба и замысел совершенно злодейский. Начальник вышел затем к своим, собрал всех в зале заседаний и орал полтора часа. Оказалось, что вируса кори не может быть, его не бывает в природе, инфекция передается по-другому, жизнь преподносит свои сюрпризы, бывает страшное заражение, кожа покрывается пятнами, легкие отказывают, внутренние органы отказывают, но это происходит не так, это происходит иначе. Короче, нельзя создать такую вакцину, чтобы заразить миллионы детей, это невозможно, и он советует исправить ошибку и искать в другом месте. Академик Хитровых и Виктор Леонидович оказались крепкими орешками, они не хотели разгрома целой отрасли советской науки, они твердо держали оборону, это вам не литература и не политэкономия, это другое, тут нужно готовиться, иметь теоретическую базу. Начальник НКВД пришел в полное бешенство, кого-то перевел, кого-то повысил, словом, произвел полную реорганизацию, а Женю отпустили.

Это было чудо. Редкое в те годы, но теоретически возможное. Невозможное, но иногда проступающее, как слеза на иконе.

Женя вернулась домой почти через полгода. Ее восстановили на работе в той же должности. Она работала в той же лаборатории. На работе она смотрела на улицу из того же окна. Она ходила в ту же столовую. Ела тот же гороховый суп или рыбный. На выбор. Она занималась любимым делом. Она продолжила писать диссертацию с той же страницы, на которой остановилась. Дома ее ждал Игорь, сильно осунувшийся, но по-прежнему настоящий, родной, любимый, который раз в месяц ездил в Запорожье и носил передачи и который все это время присматривал за девочкой. Впрочем, не только он. Прошло ведь целое лето, и летом все было точно так же: приезжали бабушка Соня из Харькова и Роза из Москвы (она привезла подробное письмо от Дани, которое Женя Каневская потом спокойно сожгла, выйдя во двор в темноте), и Нина с Розой летом точно так же ходили по вечерам на танцы, а по ночам ели бабушкину кашу с вареньем.

Но ощущения, что все вернулось, все срослось, что все течет так же, как текло, у Жени Каневской не было.

Время жизни дало трещину. Теперь оно не было непрерывным. Все это осталось в прошлом.

А будущего она не знала. Будущее Жени Каневской еще предстояло создать из ничего, из неких нитей, иголок, узлов и прочих интересных деталей. Но пока она работала и уезжала каждое утро на автобусе в свою больницу.

Когда тетю Женю забрали, была еще ранняя весна.