Мякин

Внутри помещение дома выглядело абсолютно неуютно. Длинный узкий коридор с многочисленными дверьми освещался слабо и в любое время суток был тёмен и мрачен. Сиротливо висевшие на длинных шнурах электропроводки редкие лампы неместного жителя сразу вводили в состояние уныния и, конечно, не предвещали встречи с жизнерадостными, весёлыми жильцами. После госпиталя сюда заселили немало семей. В каждой отдельной комнате проживало по два, а то и по три-четыре человека. Разнообразные жильцы не очень-то дружили друг с другом, нередко ссорились на общей кухне, где теснота, когда собирались хозяйки, возникала удручающая. Иногда (правда, довольно редко) общие проблемы сплачивали коллектив. В коридоре происходили возбуждённые обсуждения по некоторым животрепещущим вопросам коммунального бытия, и когда полемика заходила в тупик, как правило, кто-нибудь тихо предлагал: “Надо писать жалобу ему…” и шёпотом произносил имя главного человека в стране. Однако никому эту петицию составлять не хотелось — на том собрание и затихало до выявления следующей проблемы».

— Котик, вижу, тебя это не очень устраивает, — Мякин, услышав слова дамы, оторвался от чтения и взглянул в сторону соседа и его посетительницы.

Дама настойчиво добавила:

— Но ты же должен понимать, что это мы делаем для тебя, для твоего здоровья!

— Мамочка, я понимаю, — покорно пробасил моряк. — Только вот матроса жаль… — И, махнув рукой в сторону Мякина, добавил: — Все меньше матросов встречаю.

— Ну, котик, этого добра ты где угодно найдёшь, — возразила дама.

Мякин сделал вид, что не слушает их, и перевернул следующий лист:

«Из всех проживающих в доме выделялись, пожалуй, только две семьи: инвалида и учительницы. Инвалид, худощавый мужчина средних лет без ноги, проживал в середине коридора, что уже придавало ему некоторый повышенный статус по сравнению с теми, кто теснился в своих комнатах у самого выхода или у кухни. Инвалид имел кругленькую, низкого роста жену и послушного, тихого сынишку. Формально среди жильцов существовало мнение, что инвалид потерял ногу в боях, но нередко соседи шёпотом, за глаза, говорили, что инвалиду оторвало ногу на лесопилке, а уж когда женщины схватывались на кухне в словесной перепалке, кто-нибудь да и выдавал эдакую тираду: “Твой-то ногу на лесопилке оставил — тоже мне герой войны!”»

— Мы вам, наверное, мешаем. — Дама несколько раздражённо обратилась к Мякину.

Мякин отложил книгу и, посмотрев на даму, тихо ответил:

— Нет. Это, вероятно, я стесняю вас. Уж извините, здесь такой порядок, что из палаты не вырвешься.

— Да, порядок, — покачала головой дама и обратилась к моряку: — Котик, там тебе точно будет лучше, комфортнее. Там и прогуливаться будешь, а не сидеть в этой… — Она попыталась подобрать обидное слово вместо палаты, но решила просто обозвать её комнатой. — В этой коммунальной комнате, — закончила она фразу.

— Мамочка, нам и здесь комфортно, — попытался возразить моряк.

— Ну да, тебе, котик, везде комфортно, ты у нас совсем неприхотливый, — согласилась дама.

Мякин вновь углубился в чтение:

«Инвалид был немногословен. В коридорных разговорах участвовал редко. По утрам он надевал большой протез и, стукая искусственной ногой об пол, выходил в сумрачный коридор. Протез при ходьбе жутко скрипел кожаными ремнями, которые удерживали сложное сооружение на худом теле инвалида. Местная шумная ребятня инвалида побаивалась и при его появлении как-то затихала, стараясь незаметно проскочить мимо него вдоль стены.

Тихий сынишка инвалида, видимо, подчиняясь влиянию сверстников, вёл себя так же. Одним словом, совершенно трудно было заметить по его поведению, что инвалид является его отцом. Может быть, у себя в комнате его поведение было другим, но здесь, среди коридорных сорванцов, трудно было догадаться, что он и инвалид — близкие родственники».

— Ну, котик, я, пожалуй, пойду, — услышал Мякин громкий голос дамы. — Ты уж одну ночку потерпи, — добавила она. Затем встала, обернулась в сторону Мякина и заявила: — Вы, молодой человек, извините нас, если мы вам помешали. Завтра ваш сосед освободит вас от своего присутствия. Так что и вы потерпите всего одну ночку.

Мякин отложил книгу и, почувствовав, что, наверное, надо встать при даме, поднялся с постели, поправил одежду и, опустив руки по швам, застыл в ожидании следующих слов посетительницы. Дама, слегка улыбнувшись, добавила:

— Всего одну ночку.

Мякин, вроде бы в знак согласия, несколько раз кивнул.

— Прекрасно, — произнесла дама и повернулась к моряку. — Целую тебя, мой котик. Так что до завтра. Не скучайте здесь. — Она подошла к двери и тихонько постучала в неё указательным пальцем.

— Мамочка, так ты до них не достучишься! — Моряк встал рядом с дамой и три раза жёстко ударил в дверь кулаком. — Вот так, может быть, услышат.

— Да, — поморщилась дама, и они вдвоём застыли в ожидании реакции больничного персонала.