Мясо(СИ)

- Дайте мне Ваше копье, мистер Редклиф, - попросил Бржихачек, - Я не дотянусь до верха окна, - он извинительно пожал плечами. - Ростом немного не того... Не вышел.

Редклиф смерил его с ног до головы сердитым взглядом, фыркнул и решительно вошел в комнату, отпихивая медлительные шайбы полотеров со своей дороги. Более шустрые коптеры теснились перед его лицом. Они толклись в священной давке, чтобы, не приведи, не задеть его. И он, как настоящая скала, шел вперед, к окну, рассекая волны стрекочущего и шелестящего механического ужаса.

Мы не любим их. Мы и себя-то еле терпим. А их - и подавно. Так вышло, случайно, а может намеренно, что всё, созданное человеком, своей продирающей по коже чуждостью и бесстрастной нерассуждающей деловитостью ближе к насекомым, чем к нам. Они никогда не почувствуют радости от хорошо сделанной работы. Им неведома печаль. Они не орут от боли, когда жизнь с сухим треском покидает их тела.

Мы безжалостны и бессердечны к ним. У нас нет эмоций ко всему, что не имеет эмоций к нам. И мы никогда до конца не поймем их. Ведь мы не знаем, каково это - не иметь эмоций. Мы не будем спать в обнимку с газонокосилкой и целоваться с личинкой жука. Они чужды нам, мы ими брезгуем и нас приводит в содрогание всё, что роднит с ними: чужой волос в тарелке или желтоватая дужка срезанного ногтя на полке в ванной комнате. Старый, поцарапанный и заплёванный, еле пашуший гаджет вызывает в нас такую же гадливость и омерзение.

И ведь в сущности, они - единственные рабы, оставшиеся в нашем распоряжении. И относимся мы к ним соответственно. Мы их любим, лелеем. А бывает, нещадно бьем. Они слепо, без рассуждений, должны повиноваться нам и безотказно работать. Мы с легкостью теряем их, меняем их на другие, чтобы обрести новые. Единственное, чего мы никогда не ожидаем от них - это неповиновения.

Один из коптеров, несмотря на все запреты, заложенные в него человеком, не смог справиться с законами классической механики и едва коснулся своим холодым чешуйчатым боком щеки Редклифа. Старик отмахнулся свободной рукой от "мерзкой твари", вывел из равновесия её гироскоп и та, словно "ванька-встанька", качнулась в его сторону, чирканув пропеллером по лбу.

Яркая, словно укус пчелы, боль пробила плотину невозмутимости Редклифа. Ему на мнгновение показалось, что коптер решил напасть на него. Остальную картину, в которой все коптеры копошащейся массой облепляют его тело и рвут лопастями винтов, дорисовало его бурное воображение. Старик заорал диким голосом, схватил обеими руками древко копья и принялся, словно бейсбольной битой, лупить по мечущимся вокруг него шарам коптеров.

Бржихачек услышал крик и вбежал в комнату. Тут же сильно, до слёз в глазах, получил по носу коптером, отлетевшим после меткого удара Редклифа. Потом он наступил на полотер и грохнулся со всего маху на пол, чувствительно ударившись кобчиком. Там, на полу, под эпическими взмахами исполинского копья Редклифа, ему под руку попалась злополучная штора. Он сгреб её и стал ловко набрасывать ткань на мечущиеся по всей комнате шары. Коптеров, попавшихся в сети Бржихачека ждала незавидная участь: он скручивал штору так, что те оказывались словно в мешке и потом с неистовством лупил им об пол, пока внутри всё не рассыпалось на дребезжащие осколки.

Битва была титанической и недолгой. Через некоторое время всё кончилось. Старик, тяжело дыша, опирался на свое копье. Бржихачек, опустив скрученную узлом тряпку, озирался вокруг в поисках уцелевших коптеров. В глаза мистеру Редклифу он старался не смотреть. Да и тот не искал встречи с его взглядом.

Бржихачек развернул штору и высыпал на пол останки коптеров. На них тут же накинулась похоронная команда уборщиков. "Я повешу?" - спросил он у старика. Тот ничего не ответил, а Бржихачек поставил стул рядом с окном и повесил штору на два шурупа, коряво вкрученных, явно не строительным роботом, в стеновую панель. Старик тем временем, оттолкнув от двери уборщиков, вышел прочь. За ним выкатился и Бржихачек.

Потом они сидели в кают-компании, молчали и пили кофе. Старик беспрестанно касался небольшой ссадины на лбу, а Бржихачек время от времени ощупывал свой разбухший нос и морщился от боли. Вкус победы был горек, словно крепкий кофе без сахара. Так всегда бывает, когда сильный побеждает слабого и беззащитного. Но сильный всегда находит оправдание.

- Достали эти камеры под каждым кустом, - проворчал старик, брякнул чашкой о блюдце и гордо удалился в свою комнату.

Прошло много дней. В окно мистера Редклифа больше никто не заглядывал. Старик одолжил несколько простыней из соседних комнат и соорудил из них некое подобие шторы. На случай, если кто-то решит снаружи войти в комнату через стекло, он сложил высокую, по грудь, баррикаду из стульев. Еще одним стулом он подпирал ручку двери и беззаботно спал в обнимку с копьем. С ним он теперь не расставался никогда, даже в туалете.