Мятеж главкома Сорокина. Правда и вымыслы

Разве тем, «делом чьих рук было это», провокаторам, «подлым трусам и изменникам, проклятым саботажникам, подлым остаткам корниловского корня» отдают такую почесть, как команда (из ваших собственных уст), обращенная ко всей Юго-Восточной победоносной революционной Красной армии — «на караул и шашки вон»? И, о чудеса, этих трусов, изменников, провокаторов встречают и пропускают встречным маршем под командой «На караул» […|

Вот теперь, товарищ Сорокин, скажите, где здесь логика, где здесь здравый смысл, где здесь авторитет, где хозяин своего слова.

Еще и еще раз не верю всему этому, что написано вашей рукою. Я в этой статье не вижу тов. Сорокина, который командовал доблестной победоносной Юго-Восточной [революционной Красной армией. Я в полной уверенности, что настоящий, подлинный товарищ Сорокин, а не двойник его, направит свой гнев на негодяев, действующих именем его армии, грабящих, расстреливающих, пьянствующих, бесчинствующих и расхищающих народное достояние, и всем своим существом будет идти рука об руку с полноправным хозяином родной Кубани, и в контакте с ним уничтожит негодяев, как уничтожили банду Корнилова.

Настоящим открытым письмом я считаю вопрос вполне исчерпанным, недоразумение рассеянным и не требующим абсолютно никаких комментариев и полемики, которые явились бы толчеей воды в ступке.

Всегда ценящий ваши благие стремлении на благо родины и трудящихся масс товарищ В.Тбилели».

Заканчивая свою статью, редактор «Известий», как бы стремясь обезопасить себя, приписал в конце, что «Редакционная коллегия присоединяется к мнению товарища В.Тбилели, вполне разделяет его точку зрения и ни в какие дальнейшие полемики не пойдет»[154].

Сорокину и самому крайне надоела эта затянувшаяся на страницах газет полемика, тем более что он был в невыгодном положении. Не мог же он, в самом деле, для того, чтобы ответить на очередной выпад, каждый раз захватывать силой типографию газеты. Он понимал, что авторитет его и некоторых командиров в войсках пошатнулся, и он стал принимать меры к его восстановлению. Он начал часто устраивать военные парады и неизменно являлся на них с красной лентой через плечо, которая от имени войск была подарена ему Президиумом ЦИК за взятие Екатеринодара.

Обвинять Сорокина в том, что он увлекался этими мероприятиями можно лишь отчасти. Каждый, хоть немного разбирающийся в военном деле знает, что парадам и смотрам предшествует большая подготовительная работа. Нужно было наладить учет личного состава отрядов, максимальное количество людей поставить в строй, привести в порядок их внешний вид и оружие, провести строевые занятия. Все это дисциплинировало, сплачивало бойцов и командиров. Они в большей степени начинали себя ощущать членами большого воинского коллектива.

Со стороны не было заметно, что Сорокин как-то переживает за разлад с ЦИК. Он, говоря современным языком, умел «держать удар» и вести себя гордо в любой обстановке. Объезжая войска, гарцевал на красивом чистокровном рыжем скакуне, одевался хоть и скромно, но кинжал и сабля у него были с серебряной инкрустацией. Под стать ему был и его штаб, все старались подражать Сорокину и в одежде, и в поведении в бою. Пожалуй, в армии по-прежнему не было другого человека, который бы пользовался таким авторитетом и славой как он.