Мятеж главкома Сорокина. Правда и вымыслы

— Мы так с пленными не поступаем. Обезоруженный враг — солдат, становится нашим другом! А нас обезоружили и по дороге перебили. Мы просим виновных наказать за эту бессмысленную жестокость.

Когда он кончил говорить, руки у него еще больше дрожали, в глазах стоял пережитый ужас. Несмотря на голод (четыре дня их вели до Карса), никто из них не дотронулся до еды, которую им принесли из госпитальной кухни.

— Это ужасно! Обезоруженных пленных порубили! — сказала с возмущением сестра, стоящая рядом со мной.

Вдруг один из стоящих недалеко офицеров обернулся к нам.

— А вы посмотрели бы, что они сделали с армянскими жителями, которых они застали в Ардагане, и с теми беженцами, которых они догнали при наступлении! Все дома полны трупов! Женщин, детей — никого не щадили. Дороги усеяны их трупами! Ни один человек от них не спасся! Всех порубили! Я поручил армянской дружине сопровождать их потому, что у меня других людей не было! — закончил молодой офицер, тоже взволнованный не меньше чем турецкий офицер. — Конечно, гуманности от армянских дружинников ждать не приходится. Когда у каждого из них только что, может быть, убиты отец, мать, или жена и дети.

Сестра совсем сконфузилась, почувствовала свою несправедливость по отношению к русским солдатам. Сколько она видела их, искалеченных вот такими же турками. И ее симпатии к туркам быстро меняются.

[...]

Возвращаясь в госпиталь, она уже с возмущением говорит:

— Ах, какие жестокие, перебили женщин, детей! А мы должны еще их кормить?»[46]

Прибыв в родной полк, Сорокин сразу же окунулся в боевую обстановку, занялся обустройством казаков на новом месте, возглавлял офицерские разъезды от своей сотни. Офицеров не хватало, поэтому приходилось тяжело. Возвратившись из 12-ти часового рейда, нужно было получать тут же новое распоряжение, и уже с другим взводом или полусотней снова уходить на задание. Не один раз приходилось атаковать противника и обороняться от него. 20-го июня командир сотни хорунжий Игнатенко докладывал командиру полка:

«Доношу, что был отрезан, окружен турками с 3-х сторон, не мог удержаться. В 10 час. 15 мин. ночи ушел со своим гарнизоном, состоящем из дружинников и 20 казаков»[47].

Два дня спустя новое донесение:

«…отступил к северу…благополучно, кроме ранения лошадей, в том числе прапорщика Сорокина. Прошу разрешения взять в мое распоряжение из 6-й сотни 20 чел[овек]. Затруднено питание»[48].

Наверное, Сорокин очень переживал за свою лошадь. Однако, судя по всему, ранение было не серьезное, и она вскоре была поставлена в строй, так как в сохранившихся актах на выбраковку лошадей полка конь прапорщика Сорокина не числится.

Начальник Эриванского отряда все время требовал от казаков подробных и точных сведений о противнике и настаивал на активизации действий офицерских разъездов, ссылаясь на недовольство Юденича их работой. По этому поводу начальник Севикской группы от 3-го Линейного полка подъесаул Больдт 27 июня раздраженно писал полковнику Иванову.