Мятежная дочь Рима

— Я! — отозвался Арден. Он стоял очень прямо, с мечом на поясе, отбросив за спину плащ, темные волосы заплетены в косичку, в распахнутом вороте туники ярко поблескивала массивная крученая золотая цепь. — Я вождь этого клана, избранный с полного согласия всех его членов и в битве подтвердивший правильность их выбора.

— Довольны ли члены твоего клана тем, что боги деревьев и воды дали им, вождь Каратак? Если заглянуть в их сердца, найдем ли мы там благодарность и смирение?

— Члены моего клана благодарят доброго бога Дагду, который может читать в сердцах всех и который дал нам богатый урожай — ведь теперь мы сможем пережить эту зиму.

— А кто будет говорить от лица великого бога Дагды?

— Я буду, — ответил Арден.

— Согласен ли бог Дагда принять от жителей Каледонии жертву?

— Бог требует ее. Бог ее хочет.

С неожиданной силой, удивительной в таком щуплом теле, Кэлин поднял тяжелую овцу над головой. Кельты одобрительно взревели. Потом друид опустил притихшее животное на сухую траву возле ног и вытащил из-за пояса золотой кинжал.

— Прими в дар немного тех плодов, что ты дал нам, Дагда! — прогремел он. В темноте молнией блеснул кинжал, овца судорожно вздрогнула, вытянулась и затихла. Кровь багровой струей плеснула на землю, и Кэлин быстрым движением повернул животное так, чтобы она свободно стекала из перерезанного горла. Потом, ухватив овцу за ноги, он двинулся вокруг костра, описывая круг, и кровь жертвенного животного опоясала его багряным кольцом.

Вернувшись на то же место, с которого он начал, Кэлин быстрым движением швырнул овцу в огонь.

Оглушительный крик взметнулся к небу:

— Дар Дагде и другим богам!

Не успел он стихнуть, как празднество началось. Никто, казалось, не обращал внимания на вонь паленой шерсти и горящего мяса.

Принесли в мехах пряный мед, еще отдающий сладковатыми ароматами трав, и сделанные из черепов пиршественные чаши заходили по кругу, передаваемые из рук в руки. Кроме меда, было и вино, купленное или украденное у римлян, догадалась Валерия. В дубовых бочонках плескалось пиво. Специально выкопанные для такого случая ямы были открыты, и обернутое в прокопченные листья мясо, сочное, еще отдающее дымом костра, было нарезано крупными ломтями. Свинину и говядину кромсали кинжалами, стекающий ароматный, душистый жир подбирали толстыми краюхами еще теплого хлеба. Были тут и свежесобранные, крепкие яблоки, и поздняя зелень, и медовые пироги — их жадно ели, поглядывая на звезды над головой, и смех, облачками легкого пара вырываясь изо рта, легко поднимался к бархатному ночному небу. Время от времени кельты оборачивались к темнеющему позади них силуэту крепости на вершине холма, гадая, что происходит сейчас в пиршественном зале.

Все это время Арден держался от Валерии на почтительном расстоянии, но взгляд его не отрывался от нее ни на минуту — он с замиранием сердца следил за тем, как она ест вместе с остальными, то отвечая поцелуем на поцелуй, то морщась, когда добродушная шпилька насчет ее римского происхождения попадает в больное место. Все движения Валерии были преисполнены спокойной, величавой грации — она очень походила на ту богиню, роль которой ей доверили нынче сыграть. Что она теперь думает о них? Как поступит, когда в один прекрасный день муж все-таки явится за ней? В том, что это когда-нибудь произойдет, Арден почти не сомневался.

Валерия пила из собственной чаши.

— Кажется, мне постепенно начинает нравиться этот их мед. И даже пиво, — призналась она на ухо Савии. Но та успела заметить, что ее питомица не отрывает глаз от Ардена.

— Не пей столько! — испугалась она. — Не забывай, кто ты!

Спустя какое-то время Бриса легонько тронула Валерию за плечо, напоминая, что время пришло. Их уход остался незамеченным, веселье и пиршество продолжались своим чередом, в жарко пылавшее пламя подбрасывали поленья. Внезапно низкий, вибрирующий звук рога разрезал темноту, эхо его замерло где-то вдали, затерявшись среди холмов, и толпа разом притихла, хотя многие уже успели изрядно захмелеть.

В темноте прогремел голос Кэлина:

— Дорогу доброму богу Дагде!

Зазвучала музыка, грохоту барабанов вторили пронзительные завывания свирели, мужчины и женщины, схватившись за руки, притопывали ей в такт. Из темноты в освещенный круг выступил человек-олень: огромные ветвистые рога венчали голову, укрытую маской зверя, спину и плечи укутывала покрытая мехом шкура оленя. Животное стояло на двух ногах, на первый взгляд они принадлежали человеку и все же казались не совсем человеческими — сильные, с рельефно выступающими мускулами, в отблесках костра загорелая кожа казалась почти черной. Животное сделало стремительное движение вперед, замерло, нерешительно переступило ногами и снова застыло — а потом, вскинув голову вверх, как будто узнав свой клан и костер, вокруг которого он кружился каждый год, олень танцующим движением двинулся дальше. В прорезях маски сверкали синие глаза, которые уж точно принадлежали человеку, чудовищной величины рога грозно раскачивались на голове в такт каждому движению бога.

Он искал свою подругу.