Самой многообещающей идеей в этой области представляется концепция «жидкой биопсии» – анализ уровней и генетического состава опухолевой ДНК или клеток, выбрасываемых опухолью в кровоток, а также розыск еще большего количества молекул, подобных PSA, которые обеспечивают надежную оценку опухолевой нагрузки. Перспектива применения «жидкой биопсии» для наблюдения за тем, как рак реагирует на лечение, а также, возможно, для выбора наиболее подходящей терапии или даже для изначальной диагностики вызывает большой общественный ажиотаж. За этим направлением определенно стоит понаблюдать в будущем.
Постепенный отказ от лечения рака путем мощных ударов максимальными дозами и переориентация на более нюансированный эволюционный подход поднимают довольно интригующие вопросы о видах лекарств, которые лучше всех прочих подходят для долгосрочного контроля. Есть определенная ирония в том, что адаптивная терапия, нацеленная на поддержание баланса внутри опухоли, а не на уничтожение максимального количества раковых клеток, оказывается более приспособленной к работе с теми лекарствами, которые принято считать «менее удачными», – с терапиями, которые не впечатляют уровнем поражения рака, но зато имеют меньше побочных эффектов и низкую долгосрочную токсичность.
Полки фармацевтических компаний забиты множеством таких молекул, отвергнутых из-за недостаточной эффективности после лабораторных или клинических испытаний и готовых к перевоплощению в более тонком адаптивном контексте. Есть также немало готовых лекарств, уже одобренных и используемых для лечения других заболеваний, например противопаразитарные средства или сердечные препараты, многие из которых имеют низкую токсичность и могут быть полезны для лечения рака в эволюционном контексте, даже если они и не «работают» согласно общепринятой модели, базирующейся на понятии «максимальной дозы»[66]
. В качестве дополнительного бонуса стоит упомянуть и о том, что сроки действия патентов на многие старые методы лечения вот-вот истекут. Обычно компаниям гарантируется исключительное право на реализацию какого-то лекарства в течение определенного периода времени после его одобрения: это позволяет им окупить затраты на разработку и компенсировать неудачи с другими продуктами, не добирающимися до рынка. Производство непатентованных лекарств в качестве дженериков обходится гораздо дешевле, чем изготовление новых препаратов: это не только делает их привлекательными для поставщиков медицинских услуг, но и расширяет доступ в те страны, где онкологическое лечение испытывает недофинансирование. (Хотя, конечно, я ни в коем случае не собираюсь недооценивать таланты представителей фармацевтической отрасли в извлечении прибылей.)Контраст между результатами исследования рака простаты в Центре Моффитта, эффективно продемонстрировавшего удвоение выживаемости без прогрессирования при метастатическом раке, и теми жалкими месяцами, которые с огромным трудом выигрываются в случае новых таргетных методов лечения, не может не впечатлять. Если бы это был новый ингибитор киназы, то фармацевтические компании, опережая друг друга, бросились бы регистрировать его, но применение в онкологическом лечении теории эволюции не вызвало у них почти никакого интереса. Идеи долгосрочного контроля, призванного заменить лечение, по-прежнему вытесняются разговорами о «волшебных пилюлях», прецизионной медицине и все более дорогих препаратах. Забавно то, что адаптивная терапия есть как раз то самое, в чем приверженцы теорий заговора зачастую обвиняют фармацевтическую промышленность, утверждая, что та хочет держать людей больными, а не придумывать по-настоящему действенные лекарства. Тем не менее массовому сознанию требуется время, чтобы обратить на все это должное внимание и как следует разобраться.
Весь вспотел, а толку нет
Когда я впервые услышала об адаптивной терапии, мои волосы зашевелились. От этого веяло чем-то новым и свежим, кардинально отличающимся от приливной волны таргетных методов лечения с их мизерными преимуществами для выживания. Новость об исследовании рака предстательной железы, проведенном Центром Моффитта, широко распространилась; ее подкрепили сообщения об онкологах из других американских больниц, применявших тот же подход к своим пациентам. Гейтенби и его команда сейчас приступают к новому этапу исследований, тестируя адаптивную терапию в качестве первой линии обороны от рака предстательной железы, а не как последнее средство борьбы с ним. Если их «американские горки» удастся поддерживать на протяжении нескольких лет или даже десятилетий, то это станет похожим на реальный способ превратить запущенный рак из стремительного убийцы в долговременное хроническое заболевание.