– А тебя не было здесь последние десять лет, – парировала Кива. – Ты правда думаешь, что я за столько времени еще не научилась с этим справляться? Что я не пыталась им как-то отвечать и не пришла к выводу, что от этого становится только хуже?
Джарену хватило совести принять виноватый вид, так что Кива смягчилась:
– Я, конечно, тронута, что тебя так расстроили их слова, но вступаться за меня не надо. Я здесь далеко не первый день и уже давным-давно поняла, что лучше всего игнорировать их и притворяться, будто их слова меня не задевают. Они могут говорить, что вздумается; девять человек из десяти все равно потом извинятся, когда придут ко мне в лазарет с какой-нибудь болезнью или раной и поймут, что больше им никто не поможет. Нет, – подчеркнула она, – если они не извинятся, я все равно их вылечу… Но когда они собственными глазами видят, что на самом деле я о них забочусь, они перестают вымещать на мне злобу. Только и всего, Джарен. Они злы, расстроены, подавлены и чувствуют себя беззащитными, как и все мы. Просто направляют эмоции не в то русло.
Несколько долгих мгновений Джарен молчал, потом спрыгнул с кушетки и спросил:
– Полагаю, Креста не из тех девяти человек?
Даже подтверждать это не было нужды, хотя Кива все же предупредила:
– Она опасна. Если хочешь послушать меня, держись от нее подальше.
– Я всегда хочу тебя слушать, Кива.
Джарен сказал это так тихо и значительно, что Кива невольно посмотрела ему в глаза и встретилась с твердым взглядом.
Они оба замолкли, глядя друг другу в глаза и осмысливая, что только что друг от друга услышали. Джарен первым нарушил молчание, и в его голосе звучала вина:
– Извини, что повел себя как настоящий дикарь. Больше этого не повторится. – Он, не отрывая от Кивы взгляда, продолжил: – И чтобы ты знала, я не считаю тебя беспомощной девой в беде, которую непременно надо спасать. Я никогда не встречал никого сильнее тебя. Ты не только провела в этой тюрьме десять лет и выжила, ты раз за разом жертвуешь собственными интересами ради других, даже – и особенно – ради тех, кто твоей помощи не хочет. Так что ты права, за тебя вступаться не надо. – Джарен шагнул к ней и хрипло закончил: – Но… если ты позволишь, я бы хотел быть рядом, пока ты будешь с ними сражаться.
В ушах Кивы громко стучал пульс. Бабочки порхали в животе, разряды тока бегали по коже. Она не представляла, как ответить, и едва могла соображать: так ее поразило его заявление.
Это были слова не ее отца, не матери, не кого-либо еще. И не воспоминание. Эти слова Кива твердила сама себе. Ее единственным правилом в Залиндове было не заводить друзей, потому что в конце концов она практически всегда их теряла. А Джарен… Кива не была уверена, чего он хочет: дружбы или чего-то большего, однако эту черту Кива все равно не могла – и не хотела – пересекать. Сколь громко бы ни билось ее сердце, каким бы взглядом он на нее сейчас не смотрел в ожидании ответа, она не могла позволить себе никаких исключений.
– Я…
Слова «Извини, я не могу» уже были готовы сорваться с ее губ, но в этот момент в лазарет ворвался Типп. Следом за ним вошла и Наари, и Кива отшатнулась от Джарена. Запустив дрожащую руку в волосы, она на трясущихся ногах подошла к лабораторному столу.
Она не смела вновь взглянуть на Джарена, ни когда Типп попросил его помочь с загоном для крыс, ни когда Джарен тихо согласился и спросил, какие материалы у них для этого имеются. Мысли в голове Кивы метались, метались,
– Ты как, в порядке? – одними губами произнесла надзирательница, словно понимая, что Кива сейчас не хочет привлекать лишнее внимание.
Кива чуть было не кивнула, но после целого дня, проведенного с Наари вместе, не смогла ей соврать. Тогда она честно покачала головой и задержала дыхание в ожидании, что надзирательница сделает. Однако Наари только посмотрела на нее, на Джарена, и, понимающе улыбнувшись, снова беззвучно произнесла:
– Все будет хорошо.
И Кива ей поверила, по большей части потому, что ради собственного спокойствия решила забыть о сегодняшнем разговоре с Джареном, словно его никогда и не было.
Глава восемнадцатая
На следующее утро Кива собиралась вместе с Наари отправиться за образцами на фермы, но, во-первых, с утра надзирательница не пришла в лазарет, а во-вторых, нечто куда более серьезное заставило Киву забыть обо всем.
Тильда перестала дышать.
Им повезло, что Типп как раз проходил мимо ее койки, когда у нее начались судороги; повезло, что Кива проверяла пациентов на карантине и успела быстро прибежать на крик Типпа; повезло, что ей удалось с помощью закрытого массажа сердца откачать Тильду.