Мятежная королева

Кива повернулась к нему и заметила, как беспокойно двигаются его руки. Джарен нервничал, и Кива не представляла, почему. Может, хотел спросить ее об Ордалии? Но Наари ведь уже успела рассказать ему про амулет, который, кстати, так и не вернула. И что-то подсказывало Киве: она его уже не увидит. Впрочем, герб выполнил свое предназначение, так что Киве он больше не пригодится.

В крематории много всего произошло, но самое главное Наари не видела: в самой печи Кива была одна. Она содрогнулась и прогнала воспоминание. Ей не хотелось об этом говорить даже с Джареном. Но только Кива открыла рот, чтобы сообщить ему об этом, как Джарен ее опередил:

– Не хочу, чтобы ты думала, будто я на тебя пялился. – Он тут же затих.

Кива вздернула брови: такого начала она не ожидала. От удивления она вся сжалась, но заставила себя расслабиться, напомнив, кто сейчас рядом с ней и как неуютно он, должно быть, себя чувствует. К тому же, судя по всему, Джарен не собиралась расспрашивать об Ордалии, а Кива только рада была отвлечься.

О чем бы ни собирался спросить Джарен, Кива не сомневалась, что он на нее не пялился, и пошутила, чтобы успокоить его:

– Если так и будешь молчать, я подумаю, что именно этим ты и занимался.

Джарен, похоже, шутку Кивы не оценил.

– Просто… – Он заерзал, будто не зная, что сказать. Или какие слова подобрать.

– Что, Джарен?

Он потер шею, отвел глаза и в конце концов выдохнул:

– Неважно. Забудь.

– Да говори уже, – надавила Кива. Теперь ее одновременно глодали любопытство и беспокойство.

Несколько долгих мгновений Джарен молчал, словно споря с самим собой. Но затем он вдохнул поглубже и снова посмотрел ей в глаза.

– Шрамы. У тебя на бедрах. – Он примолк. – Я заметил их, пока нес тебя сюда. Они выглядели как…

Он снова затих, но в этот раз Кива не велела ему продолжать. Внутри у нее все оледенело, разум как будто сковало, и в голове не осталось ни одной связной мысли.

– Да это… ерунда. Ничего особенного, – небрежно отмахнулась Кива. Но слишком беззаботный, слишком высокий голос ее выдал.

Джарен пристально вглядывался в нее золото-голубыми глазами, и на этот раз отвернулась Кива, словно боясь, что он вытянет ответ прямо из ее души.

Она прочистила горло, поморщилась от легкой боли и пожалела, что не попросила побольше макового молока. Могла бы сейчас уже спать, а не отвечать на вопросы Джарена.

– Мне так не показалось, – тихо возразил Джарен. Убеждая, но не настаивая.

Он был так обходителен, так терпелив, что Киве подумалось: если она сейчас повторит свои слова, то Джарен никогда больше не станет ее об этом спрашивать. И она даже открыла было рот, но врать Джарену во второй раз у нее язык не повернулся.

Возможно, Киву просто опьянила дурманящая смесь принятых лекарств, но когда она вновь встретилась с ним взглядом, ей захотелось рассказать все начистоту. Она знала о его шрамах, слышала, как жестоко с ним обращались. Видела на его спине узор, который он скрывает, и историю, что таилась за ним. Может, и ей стоило поделиться с Джареном своей историей.

Кива подняла взгляд к потолку: не могла, глядя ему в глаза, без прикрас приоткрыть свое прошлое.

– Мне было двенадцать, когда мне впервые пришлось вырезать на ком-то залиндовскую метку, – призналась она едва слышно, словно до сих пор не определилась, хочет ли, чтобы ее услышали. – Ты слышал, меня называют бессердечной резчицей. Но что бы они там ни думали, кем бы я ни выглядела в их глазах, я чувствовала все эти метки до единой, каждую, какую бы я ни вырезала. И чувствую до сих пор, вот уже пять лет.

Джарен подался к ней, но Кива по-прежнему на него не глядела.

– Больше я таким не занимаюсь, – прошептала она, бессознательно накрыв рукой бедро. – Однако поначалу… Меня переполняли эмоции, но поговорить было не с кем. Каждый раз, когда я вырезала метку, мне нужно было выплеснуть эти эмоции, нужно было как-то искупить вину. И за каждого человека, которого я резала, я… я резала и себя тоже. Конечно, не сразу же – позже, когда оставалась одна. Я никому об этом не рассказывала.

Вдохнув поглубже, Кива собралась с силами и отогнула край одеяла, обнажая шрамы на обоих бедрах. Провела пальцами по розовым полоскам, покрытым угольными пятнами. Шрамы заметно побледнели за годы, прошедшие с последнего нанесенного увечья.