Мятежники

Подпоручика генерал уже видел – на первом допросе, у Левашова. Он не вслушивался тогда в его ответы – полагая, что мальчишка этот, которому нет еще и двадцати пяти, следствию вряд ли помочь сможет. Он был неинтересен даже и для подтверждения показаний Пестеля: вступил в общество всего пару лет назад, видимо, мало что знал. Показания его не интересовали Чернышева, готовясь к встрече с ним, он ленился даже и прочесть их полностью. Собственно, если бы не старший друг подпоручика, генерал бы вообще не стал тратить время свое на эту встречу. От Бестужева надо было узнать только одно – что связывало его с Муравьевым.

3

Пока Мишеля везли в столицу, он имел много времени для того, чтобы обдумать будущее поведение. Вспоминая первые свои допросы, он в целом остался доволен ими: ему казалось, что мысль о главной виновности своей он донес, в частности, до слуха генерала Толя, начальника армейского штаба. У Толя он просил написать государю; Толь со своей стороны не видел к тому препятствий. В Петербурге ему дали понять: можно просить у государя и личной аудиенции, и он тут же попросил ее. Мишель понимал: стоит убедить государя в своей значимости, в том, что все, что было, им одним сделано – и Сережу спасти можно будет. Спасение же его Мишель поставил себе главной задачею. Пока что все шло так, как и было им, Мишелем, задумано.

Единственное, за что Мишель укорял себя по дороге с юга, – за то, что позволил себе проявлять на первых допросах слабость. Ныне было не время слабости, слабому не поверят – как не поверил генерал Рот. Впрочем, слабость сию он извинял обстоятельствами, пальбой из пушек, раной Сережиной. Уже здесь, в крепости, он дал себе слово быть стойким, не плакать и не искать снисхождения – в том, что касалось его самого. Мишелю думалось, что все это легко выполнимо, стоит только захотеть.

– Здравствуйте, подпоручик, – сказал Чернышев, входя к нему в камеру, – вы, верно, удивлены моим визитом?

И, не дожидаясь ответа, продолжил:

– Мне знать надобно, какие узы связывали вас с подполковником Муравьевым. Расскажите о сем все, что можете.

Бестужев молчал. Чернышев поднял на него глаза: мальчишка смотрел прямо, спокойно, с открытым вызовом. В глазах подпоручика генерал прочитал решимость и отпор – да такой, какого не было даже и у Пестеля в начале следствия.

– Я не буду отвечать вам, ваше превосходительство. Я просил государя об аудиенции, мне обещали…

– Вы дерзки, подпоручик, и сие для вас добром не кончится.

Дерзкий мальчишка рассмеялся – впрочем, как показалось генералу, неестественно.

– Что вы со мною сделаете? Убьете? Так государь, верно, того не приказывал, раз в аудиенции не отказал.

Чернышев дал себе минуту подумать. Пожалуй, в его следовательской практике такое поведение было новостью. Если б мальчишка уперся, говорил о том, что невиновен, ничего не знает, забыл – это было бы понятным… А эта спокойная дерзость сбивала генерала с толка.

– Нет, убить я вас не убью, конечно, – генерал рассмеялся в тон с подпоручиком. – И желание ваше с государем говорить справедливо. Только вот… – он сунул ему в ладонь показания генерала Орлова. – Что вы на это скажете?

Подпоручик взглянул на листок. В глазах его генерал прочитал испуг, который он очень желал бы скрыть. Но говорил он по-прежнему твердо и дерзко:

– А что мне говорить на сие? Подполковник Муравьев – друг мне, и от дружбы сей я не отказываюсь. Клеветников же и завистников я повидал немало.

– Ладно, – Чернышев забрал из его рук бумагу, – буду откровенным. Показания есть, что не друг ваш мятеж черниговский задумал, а вы. У вас есть шанс выбрать ныне. Завтра, при формальном допросе, шанса такого не будет. Ежели и вправду сие ваших рук дело – головы вам не сносить.

– А… вот что вам надобно, – подпоручик хладнокровно взглянул в глаза генералу, вполне, по-видимому, справившись с испугом. – Так я уже давно обо всем рассказал, еще в Могилеве. Да, мятеж задумал я, я уговорил на него Муравьева. Он слушал меня и верил мне, он за мною пошел. Я был с ним, когда из пушек стреляли по нам. Я отдал приказ положить оружие. Ежели правду знать хотите, ваше превосходительство… я и в обществе нашем главным был, вместе с Пестелем.

«Черт возьми, – Чернышев выругался про себя. – Надо было внимательно его показания читать. Усталость проклятая…».

– Так вы судьбу Пестеля разделить желаете? И ответственность за мятеж брать на себя собираетесь?

– Собираюсь, – генералу показалось, что голос мальчишки дрогнул.

– Но ведь и Пестель, и друг ваш старше вас чином и возрастом…

– И что с того? Я вождь, за мною шли, меня слушали… Более же ничего сказать не имею, жду аудиенции у государя, простите.