Мятежное православие

Разгром «хлебопоклонной ереси», а вместе с ней и ростков рационалистической мысли был задуман с большим размахом. Власть патриарха должна была восторжествовать над разумом верующих публично, на священном соборе, решения которого укрепили бы влияние «мудроборцев», увековечили их победу. Множество частных мероприятий: террор против украинского духовенства, подкуп константинопольского экс-патриарха, переговоры с иерусалимским патриархом Досифеем, следствие над митрополитом Маркеллом (которое вел тот же Игнатий Римский-Корсаков), распространение полемических сочинений и слухов, пугающих обывателя наступлением иезуитов, — все это служило одной цели — подготовке священного собора.

Особо пришлось потрудиться над исполнителем центральной роли — Семеном Медведевым. Цель оправдывала использованные средства — наиболее опасный смутьян должен был сам опровергнуть свои бредни, проклясть все, что он отстаивал, объявить свое стремление к самостоятельному поиску истины преданностью к латинской церкви, наклеить идеологический ярлык на дело своей жизни — в назидание и поучение непокорной пастве.

На вторую роль (выпустить одного исполнителя было недостаточно) прекрасно подходил Иннокентий Монастырский: пускай и малороссы проклянут свою ученость, убедятся, чего она стоит по сравнению с волей патриарха! Но Иннокентий уперся — и из представителя православия Украины сразу стал проклятым евреем… С ним можно было расправиться попросту, на вторую роль кандидатур хватало. Хорош был бы Афанасий Иоаннов (да сослан далеко, в Тобольск)^{124} — но мог вполне сойти и Савва Долгий, в монашестве Симеон: трудно ли прочитать с выражением заготовленный для него текст?! А вот без Медведева было не обойтись. Без его покаяния все мероприятие теряло вес. Здесь стоило поработать. И, как мы видели, патриарх со своими друзьями- «петровцами» поработал.

Непредвиденный, невозможный отказ Медведева от «отречения» нанес по замыслу «мудроборцев» мощный удар. Не сумев всеми имеющимися силами и средствами сломить одного отданного в их руки человека, «мудроборцы» заметались. Первоначально они сошлись на том, чтобы объявить, будто Медведев сам написал и прочел свое «покаянное исповедание» прямо в Троице перед архимандритом Викентием, казначеем нижегородского Благовещенского монастыря Иосифом «и иными». Так объявлялось в слове от лица патриарха Иоакима «О покаянном писании Сильвестра Медведева», помещенном в книге Евфимия Чудовского «Остен» как документ священного собора. Иоаким якобы говорил, что по просьбе Медведева его «покаянное исповедание» было прочтено в патриаршей Крестовой палате перед «преосвященными архиереями и всего царствующего града Москвы всем священным чином: архимандритами, игуменами, протопресвитерами, иереями и дьяконами от всех церквей». Затем Симеон Долгий сам прочел свое «исповедание». После этого патриарх велел прочесть свое «поучительное слово». В заключение от лица патриарха говорится, что он распорядился широко распространить «покаянные эти писания Сеньки Медведева и монаха Симеона Долгого и свое архипастырское поучение… пока все, сделанное по этому делу, не будет собрано и печатным тиснением издано».

Как видим, сценарий священного собора изменился. В связи с отсутствием главного «раскаявшегося еретика» церемония должна была быть менее представительной и проводиться не в Успенском соборе, а в Крестовой палате. Помимо московского духовенства на соборе должны были присутствовать только оказавшиеся в столице иерархи. Какие именно — указывает архиепископ Афанасий Холмогорский в пространной редакции своей книги «Щит веры» (отредактированной в 1693 году): Адриан, митрополит казанский и Свияжский; Евфимий, митрополит Сарский и Подонский; Павел, митрополит Нижегородский и Алатырский; наконец, сам автор. Одна из рукописей прибавляет к этому списку митрополита Рязанского Авраамия, архиепископа вологодского Гавриила и епископа Тамбовского Питирима^{125}. Список не слишком представительный, так что Афанасию пришлось оговаривать, будто немногие присутствующие иерархи «имели волю и согласие и неприсутствующих архиереев, сущих в Великой и Малой и Белой России».

Однако и по такому усеченному сценарию священный собор не удалось провести. Современник событий, иеродиакон Дамаскин, с возмущением писал, что для обсуждения столь важного вопроса, как время пресуществления Святых Даров, «мудроборцы» собрали одних лишь «приходских священников, какие тогда находились на Москве». «О таком деле, — писал Дамаскин, — надлежало бы созвать собор в мирное время, по совету царскому, пригласить всех архиереев и архимандритов, изложив подробности дела, собрав нужные для этого книги, катехизисы и другие древние учительные писания, испытать и разсудить явно перед всеми и, уверившись, подтвердить всем собором и подписать собственноручно, а не тайно, по закоулкам и под страхом смерти»^{126}.