Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

– Да, она однажды упомянула, что когда-то была неравнодушна к Холлиеру и что ты делал ей предложение. И более того – выставил себя полным идиотом. У каждой женщины в прошлом найдется подобный эпизод. Но вышла она за меня. А теперь – все губит.

– Чушь! Это ты хочешь все погубить.

– Я?! Это она беременна, будь оно все проклято.

– И ты уверен, что это не твой ребенок?

– Да.

– Почему ты уверен? Вы предохраняетесь? Презервативами, по теперешней моде?

– Я ненавижу эти штуки. Утром проснешься, а они валяются вокруг, на тумбочке у кровати и на ковре, влажно ухмыляясь, – прямо Призраки Былого Непотребства[344].

– Так что, Мария чем-то пользуется?

– Нет. Мы хотели ребенка.

– И?..

– Ты же помнишь – у меня была свинка. В тяжелой форме. Врачи мне очень тактично сообщили, что отныне я бесплоден. Не импотент, просто бесплоден. И ничего нельзя сделать.

– Ты, конечно, сказал Марии?

– Я не успел.

– Значит, отец ребенка – кто-то другой?

– Гениально, Холмс!

– И это не может быть никто другой, кроме Пауэлла?

– А кто еще? Понимаешь… мне очень неприятно об этом говорить… ко мне приходил один человек.

– И рассказал?

– Да. Ночной охранник из нашего здания.

– Некий Уолли Кроттель?

– Да. И он сказал, что, когда меня не было, мистер Пауэлл порой оставался у нас в квартире допоздна, а иногда и на ночь, и, может быть, я хочу, чтобы мистеру Пауэллу дали ключ для проезда на стоянку?

– И ты сказал, что нет.

– Я сказал, что нет. Это был просто намек, ты же понимаешь. Но его хватило.

– Да, не следовало недооценивать Уолли. Значит…

– Из-за этой истории с оперой Пауэлл к нам все время приходит, а если засиживается допоздна, то остается ночевать. В комнате для гостей. Я не знал, что он ею пользовался в мое отсутствие.

– Да, Пауэлл – большой любитель попользоваться.

– Похоже на то.

– А теперь ты сказал Марии? В смысле, что ты бесплоден?

– Да – когда она сказала, что беременна. Мне показалось, она не так уж и счастлива, но я решил, что она просто стесняется. И наверно, у меня был дико ошарашенный вид – это еще мягко сказано – и я не мог выговорить ни слова. Мария спросила, что не так. И я ей сказал.

– И?..

– Прошло несколько минут, и все это время намек Кроттеля вроде как рос, разбухал у меня в голове, и наконец я все выложил. Так прямо и ляпнул: «Это от Пауэлла?» А она не сказала ни слова.

– Очень не похоже на Марию. Чтобы она не нашла что сказать?

– Она только закрыла рот и стала на меня смотреть. Я никогда не видел у нее такого лица. Очень большие глаза и плотно сжатые губы. Но она улыбалась. Этого хватило, чтобы я взбесился.

– А чего ты ждал? Чтобы она пала на колени и омыла слезами твои сшитые на заказ туфли, а потом вытерла их своими волосами? Дорогой, ты плохо знаешь собственную жену.

– Ты чертовски прав. Совсем не знаю. Но это меня взбесило, и я бесился все сильнее, а она только улыбалась этой чертовой улыбочкой и упорно молчала. Наконец я сказал, что молчание – знак согласия. А она ответила: «Ну, если ты так хочешь думать, то да». И все.

– И с тех пор вы не разговаривали?

– Симон, мы не дикари. Конечно, мы разговариваем. Очень вежливо, на нейтральные темы. Но это ад, и я не знаю, что делать.

– И ты пришел ко мне за советом. Весьма разумно.

– Ты отвратительно самодоволен.

– Неправда. Не забывай, мне в жизни приходилось разбираться с такими делами. Так что, начнем?

– Ну, если хочешь.

– Нет-нет: только если ты хочешь.

– Ну хорошо.

– Так. Во-первых, имей в виду: я прекрасно понимаю, что тебе больно. Когда тебе заявляют, что ты не в полной мере мужчина, – это невесело. Но ты не первый. Взять хоть Джорджа Вашингтона. По-видимому, еще одна жертва свинки. Записной дамский угодник, а вот детей у него не было. Но все же он прожил жизнь не совсем зря. Отец отечества и все такое.

– Не остри.