– Вы, мужчины, удивительно жестокосердные существа. Неужели для тебя главное – чтобы вышло по-твоему, даже ценой страданий ближнего?
– Я ни в коей мере не возражаю, чтобы выходило по-твоему, ценой страданий любого ближнего. Кроме меня, конечно, – ответил Артур.
– Уолли страдает по собственной глупости, – вмешался Даркур. – Пытался сбежать от полицейских при аресте! О эти непрофессионалы! Совершенно очевидно, что преступник из него никакой.
– А ты бы на его месте не попытался сбежать?
– Если бы я околачивался по школьным дворам, толкая травку детям? Я бы думал, что делаю. Будь я преступником, я бы старался использовать мозги, которые дал мне Бог.
– Ну ладно. Уолли – паршивая овца. И притом глупая. Но разве пристало тебе, христианскому священнику, насмехаться и превозноситься? Где твое сострадание?
– Мария, прекрати изображать Всеобщую Матерь и источать сострадание, как сломанная труба – воду. Ты шутишь. На самом деле ты радуешься не меньше нашего.
– Я действительно вскоре стану матерью и считаю, что сострадание мне пристало. Я знаю свою роль.
Мария улыбнулась деланой улыбкой Мадонны.
– Отлично! Тогда я тоже буду играть свою роль. Артур, звони своему адвокату, пускай он защищает Уолли. А я пока свяжусь с газетными сестрами-плакальщицами, пускай прольют пару слез о горькой участи Уолли. Герант, ты подай от его имени жалобу на нарушение Хартии прав и свобод. Уолли работал в этом здании, а следовательно, был наемным работником Корниш-треста, главой коего является Артур. Следовательно, Артур должен броситься на помощь жертве нашей социальной системы. Мария, готовься выступить в суде – беременная, под вуалью. Расскажешь, каким милым всегда был Уолли и как он страдал комплексом анонимности оттого, что Уистлкрафт отказался дать ему свою фамилию. Уолли, конечно, все равно посадят, но зато он доплывет в тюрьму, а потом выплывет оттуда на волне наших слез. Конечно, мы никому не скажем, как Уолли пытался растрясти вас на миллиончик. Ну-ка, давайте за дело. Наверняка у вас во дворце не один телефон.
– О, я вовсе не предлагала что-либо делать, – запротестовала Мария. – Я только хотела, чтобы мы говорили о нем с бо́льшим состраданием.
– Сим-бах, ты не понимаешь современной концепции сострадания. Это пассивная добродетель. Я вот понимаю, что хочет сказать Мария: давайте все пожалеем Уолли и, может, пошлем ему в кутузку апельсинов. А если кто и должен жестоко обращаться с преступниками, это все ужасные полицейские и бяки-судьи. За то мы им и платим. Чтобы нам жилось уютненько. Мы раздавим Уолли, как червя, но нам не обязательно пылать к нему гневом и мщением – у нас есть слуги, которые берут это на себя.
– Вот новая грань философии кота Мурра, – заметил Даркур. – Спасибо, Герант-бах, что просветил меня.
– После того как родится ребенок, я хочу написать целый том про кота Мурра, – сказала Мария. – Гофман, можно сказать, и не начал с ним разбираться. Кот Мурр на самом деле – величайший социальный философ нашего времени.
Лучшего Даркур и желать не мог. Это была почти прежняя Мария, вдохновляемая Франсуа Рабле; Мария, чей дух, просвещенный животворящим юмором, стремился к высотам научного познания. Даркуру показалось, что и Артур выглядит чуть лучше. Неужели на семейство Корнишей снизошло некое спокойствие? Однако Пауэлл по-прежнему был тут и, кажется, устроился надолго.
– Мне скоро уходить, – сказал он, – но пока что дайте насладиться мирным покоем вашего дома. Это единственное место, где до меня не доберется ужасный Эл Кран.
– От него и тут не укрыться, – заметил Артур. – Вчера ночью Эл и Лапуля явились сюда, и он допрашивал меня два часа. И каждый раз тратил пять минут, чтобы сформулировать очередной вопрос. Выражаясь современным языком, Элу не хватает вербальных навыков; а по-простому, он косноязычен. Он принес магнитофон, так что все его «э-э-э» и «мм» навеки останутся в анналах истории. Он хотел знать, какова была моя «мотивация», когда я решил поддержать оперу средствами фонда. Он не понимает, что люди совершают поступки по совокупности причин; ему нужна одна большая, толстая мотивация. Он говорит, что это будет значительная, оплодотворяющая нить в сложном разнообразии артистического вдохновения. Он хочет выявить все нити, сплетающиеся в сложный гобелен, который есть искусство, – это я его слова цитирую, как вы поняли, – но некоторые нити, очевидно, являются более оплодотворяющими, чем другие, а моя нить просто невероятно оплодотворяющая. Она может оказаться основой – или даже утком – всего гобелена. Я думал, упаду в обморок со скуки, но мне все-таки удалось его выпроводить.
– Артур не один страдал, – вмешалась Мария. – Все время, пока Эл мучил его, Лапуля изводила меня – я думала, с ума сойду, пока она сначала благодарила меня за прием в нашем Гостеприимном Доме, а потом завела шарманку о том, что она назвала Нашим с Вами Положением. При беременности может тошнить по разным причинам, но, кажется, Лапуля ни одной не пропустила.