Мятежный дом

– Я верую в вечную жизнь, – сказала Бет. – Пожалуйста, уступите мне дорогу.

Служительница молча удалилась. Бет шагнула в прохладную арку гробницы.

То же лицо отца, что было выгравировано на дверной плите, встретило ее на рельефе напротив входа. Рядом был другой рельеф – Лорел Бон, такая же торжественная в своих погребальных одеждах, глядела из камня на мужа, с которым соединилась в вечности.

Плита за Бет закрылась, морлоки остались снаружи – сюда даже личной охране не было входа. Девушка подошла вплотную к барельефу и коснулась ладонью отцовского лба.

«Ты ошибался. Ты был смелым и хорошим человеком – но ты ошибался. И я должна исправить эту ошибку. Я не прошу у тебя ни сил, ни вдохновения, ни совета, ни прощения – я просто сообщаю. Мне придется выступить против родных – а других у меня нет… Против своего жениха – а он такой симпатичный парень и такой славный… Но я больше не струшу. Может быть, я тоже страшно ошибаюсь – но я не струшу. Прощай, отец».

Она развернулась и вышла из кенотафа. Двое служителей запечатали его. Морлоки снова образовали свой невидимый «купол защиты» и Бет зашагала прочь. Пока она была в гробнице, к машине успели простелить ковровую дорожку.

Она вернулась домой, чем повергла в панику Белль, которая не успела прочитать и половины того, что Бет ей отмерила. Она умоляла о наказании, и Бет пришлось на нее наорать, чтобы она заткнулась. Не выполнить приказа – это еще не преступление. Бет давно уже пыталась вдолбить это в голову служанки, но это было не проще чем обратить в христианство исламского шахида.

«А ведь ты не пыталась ее обратить» – сказал Бет ее внутренний голос.

«Так ведь я сама не верю. Всем говорю, что верю, а на самом деле не верю».

Нда, положеньице. Человек искренне считает себя домашним животным, а ты не можешь его разубедить, потому что тебе не на что опереться, кроме догмы, в которую ты не веришь. Поэтому тебя так легко заставляют замолчать, на пальцах показав тебе, дурочке, как ты не права. Продемонстрировав таблицы и диаграммы, где показано, как поведение гемов наследуется от животных предков, как они мало приспособлены к воле и как им там будет плохо. И ведь им было плохо! Ты помнишь рассказы Аквиласов: им было плохо!

Несколько разумных доводов – и она молчит. А вот Дика они не заставили молчать. Последнее, что он сказал в яме своему палачу – «Ты человек». Но где ее взять, такую решимость? Она задумала в своем сердце самую настоящую революцию – но ее не хватает даже на камеристку и телохранителей.

Что ж, решила она, закрывая томик с белым китом на обложке и возвращая его на полку. По крайней мере, она попробует все до конца. Никто не скажет, что Ахав отступился. Она давно уже считала веру чем-то вроде самогипноза, но если это именно тот самогипноз, который поможет ей не отступить – она прибегнет к нему.

Бет вошла в спальню, закрыла за собой дверь, хотела было нажать кнопку сигнала «не беспокоить», но раздумала. Если кто-нибудь сунется – пусть увидит. Она не собирается устраивать демонстраций, но и стесняться не будет. Так, который час? Еще далеко не полдень по меркам Картаго, но мы не будем придираться к мелочам. В конце концов, где-то во Вселенной обязательно полдень. Бет встала на колени возле кровати, как она это обычно делала дома. Когда это казалось всего лишь скучным ежедневным ритуалом… Когда были живы мама и Джек… Слезы навернулись ей на глаза, она шмыгнула носом и произнесла вслух (сказать это про себя тоже почему-то показалось ей недостойным компромиссом):

– Ангел Господень возвестил Марии… И она зачала от Духа Святого… Радуйся, Мария, благодати полная… – и дальше, до конца, стараясь выполнять все рекомендации, которые давали ей священники: сосредоточиться не на своих ощущениях, а на произносимых словах, отбросить на время все мысли и, по возможности, эмоции, воспринимать молитву как привилегию, а не как обязанность…

Удивившись самой себе, она обнаружила, что последнее дается ей совершенно без усилия над собой. Раньше это казалось нелепым: как можно считать привилегией то, что ты ДОЛЖЕН делать каждый день? Вот дура… Ни один вавилонянин не мог назвать Бога своим отцом. Местный пантеон был растяжим до беспредельности, но, согласно официальной доктрине, все боги, божки и боженята так или иначе являлись эманациями Вечного Неба и Вечной Земли, а там, в свою очередь, уже не существовало кого-то, к кому можно было обратиться на «ты» – то были абстрактные «начала», «вечно творящее» и «вечно преобразуемое», инь и янь и как-то там еще. Поэтому быть с Богом на «ты» и обращаться к умершему отцу, где бы он ни был, без закатывающих глаза одержимцев – самая настоящая привилегия.

«Вечный покой даруй усопшим, Господи. И да сияет им свет вечный. Да покоятся в мире. Аминь».

Она включила сантор, вышла в городскую инфосеть и нашла магазин, в котором продавалась и делалась на заказ всякая чепуха вроде визитных карточек. Там у нее спокойно приняли заказ на четыре десятка бэджиков, и обещали доставить покупку в течение получаса курьером.